У Петросянова открылся рот. Он явно не ожидал услышать ничего подобного. Точнее, он уже услышал больше, чем надо, но гораздо меньше, чем мог себе представить.
– Про полковника тоже забудь, о гнилой своей душонке позаботься лучше. Если молитву какую знаешь, можешь начинать читать – авось услышит. Это я тебе по-дружески советую, ибо сказано: «Ни вдовы, ни сироты не притесняйте; если же ты притеснишь их, то, когда они возопиют ко Мне, Я услышу вопль их, и воспламенится гнев Мой, и убью вас мечом, и будут жены ваши вдовами и дети ваши сиротами. Если дашь деньги взаймы бедному из народа Моего, то не притесняй его и не налагай на него роста. Если возьмешь в залог одежду ближнего твоего, до захождения солнца возврати ее, ибо она есть единственный покров у него, она – одеяние тела его: в чем будет он спать? итак, когда он возопиет ко Мне, Я услышу, ибо Я милосерд»[12].
Петросянов молча смотрел на странного посетителя и не мог поверить своим ушам. Холодный пот струился по его спине. Собрав все силы, он заорал что есть мочи.
– Это провокация! Я не позволю! Вон из моего кабинета! Не имеете права! Я вас под суд отдам! Никаких доказательств у вас нет!
– Заткнись, урод, людей напугаешь. Прими как должное, – спокойно ответил незнакомец.
– Да как вы смеете! Дежурный!!! – заорал Николай Егорович.
Дверь распахнулась, и в нее вбежал тот самый омоновец, которого судья видел в коридоре.
– Что случилось? – грубым басом спросил охранник.
– Выведите из моего кабинета этого человека и заодно узнайте его данные!
– Кого именно?
– Вот этого подонка! Выкинь его из моего кабинета!
– Как скажете, Николай Егорович. Подонка, значит, подонка! – снова рявкнул омоновец, подошел к Петросянову и, схватив его за шиворот, словно котенка, вышвырнул из собственного кабинета.
Судья шлепнулся на кафельный пол и проехал на пузе несколько метров, собирая пыль дорогим костюмом. Он с трудом поднял вверх свои обезумевшие глаза и тут же увидел перед собой Абрама Фридриховича, которого он совсем недавно встретил в буфете.
– Ай-яй-яй-яй! Что с вами? Что с вами случилось?! Как же это вы так? – заохал московский гость и принялся поднимать Николая Егоровича.
– Так это, я же… Что ж это такое творится? – вставая с пола, бормотал Петросянов.
– Как нехорошо. Ох, как нехорошо. Что ж вы, уважаемый, на ровном месте падаете? Да не пьяны ли вы?
– Так меня, как тряпку… Из собственного кабинета…
Абрам Фридрихович быстро прошел в кабинет и оглядел все углы.
