Правда, почему-то врачей стала избегать, никому из медиков меня больше не показывает и таблетки зачем-то все выбросила. Но как говорится, от добра добра не ищут — здесь я её понимаю. Люблю свою мамочку.
За просмотром обучающих видео, которые в бесплатных промо-роликах давали лишь самые общие представления о явлении гипноза в принципе и о технике введения в транс в частности, не заметил, как пролетело время. Скрипнула дверь сеструхиной спальни, и послышалось сонное шарканье босых ног. Мяукнул долгий, сладкий, сочный, полный довольства жизнеутверждающий зевок, сообщивший вселенной: «Кажется, выспалась. Пока буду доброй, а там посмотрим». Потом зажурчал, загремел, заполоскался санузел — он у нас смешанный.
Я дождался пока сестра исполнит гигиенические процедуры, а без душа они по утрам никогда не обходились, потянулся, коротко зевая, — безо всяких намёков вселенной и прочим галактикам, — и чуть повысив голос, попросил сестру:
— Мне тоже кофейку замути, Катришка, — так я её, Екатерину Викторовну, обычно называю. Всякими уменьшительными производными от имени Катрин.
— И тебе доброе утро, братец, — буркнула в ответ сестрица не без недовольства.
Отношения у нас установились сдержанные. Она в мои дела не лезла — я в её. Моя болезнь нас и сблизила, и отдалила одновременно. Ей иногда приходилось убирать за мной не самые приятные продукты жизнедеятельности — мама не всегда была вездесущей, — меня же моя слабость бесила. Стыдно было перед ней, мелкой, неудобство испытывал до желания умереть на месте. Бывало, срывался. Грубил, орал благим и не благим матом. Чаще, конечно, на маме отыгрывался, но доставалось и ей.
Катришка поступила вполне предсказуемо — бухнула кружку кофе мне прямо под нос. Я еле успел сдвинуть ноут.
— Спасибо сестричка, и я рад тебе услужить, — съёрничал я рефлекторно, без задней мысли. — Я бы тебя ещё бутером угостил, с ветчиной и веточкой петрушки сверху…
— Сам, Петрушка, до кухни доковыляй и жри там всё, до чего ручки твои загребущие дотянутся! — фыркнула она. Её глубокие, цвета тёмного янтаря глазки вскрыли мне грудную клетку и резанули прямо по оголённому сердцу. Без злобы и ненависти, чисто по-сестрински.
Розовые тапки — собачки смешно хлопали белыми ушками, когда Катришка удалялась на кухню, походкой, как ей представлялось, независимой взрослой женщины.
Она вытянулась и округлилась за последнее время, заимела настоящую взрослую грудь больше первого номера. Подростковая угловатость сменилась мягкостью, формы тела приобрели близкие к современным манекенщицам параметры. Если бы не рост — мелковатый для дизайнерской вешалки, уверен, Катришка уже оббивала бы пороги модельных студий.
