Однако нельзя оставить вышесказанное без краткого примечания. Ведь, казалось бы, о чём речь: театральные карточки (те же фотокартинки) преспокойно существовали уже больше полстолетия и тоже имели спрос, но к ним не было никакого повального интереса ни со стороны театральной молодёжи, ни со стороны коллекционеров, ни со стороны литераторов-юмористов… Кино есть кино! Но это к слову.
А слово было немаловажное, и притом во всех смыслах. Кино есть Кино. Однако и ему долго не удавалось пережить самый коварный вопрос, сознательно и подсознательно висевший в воздухе: как же быть и дружить с этим глухим СЛОВОМ? Всё же, как ни верти, он — кинематограф — оставался «Великим Немым», по выражению Леонида Андреева: «Всё он одолеет, всё он победит, всё даст. Только одного не даст — Слова, и тут конец его власти, предел его власти, предел могуществу!»
Предел? Если и предел (то есть конец), то очень нескорый. Мы не имеем в виду пресловутого кинетофона — одной из первых, топорных проб звукового экрана. Но и без кинетофонов коварный приговор Андреева как бы сработал в пользу кино. Ибо в нём, в этом беззвучном, бессловесном «недостатке» долго — и очень наглядно — выражались его сила, его успех, его суть. Многие авторитетные мнения разделяли эту точку зрения:
«Перед цветным кинематографом и кинематографом говорящим в качестве препятствия стоит не техника, а отсутствие необходимости. Говорящее кино почти так же мало нужно, как поющая книга». Так ещё в 1927 году сказал Виктор Шкловский — далеко не глупый товарищ. Ещё резче на этот счёт выразился Юрий Тынянов — вроде бы также весьма искушённый в проницаниях: «Кинетофоны — ублюдок театра и кино, жалкий компромисс».
Мнение популярного практика, каковым был популярный режиссёр Абрам Роом, было также решительным и однозначным: «Если судить о том, что я видел и слышал о говорящем кино в Москве и Берлине, то это совершенная нелепость и чепуха. И ничего нового такое говорящее безобразие дать не может… Когда пропадает экранная тишина, пропадает 99 процентов кинематографа».
Своё кулуарное, но по-своему великое суждение о кино выразил в журнале московских символистов «Весы» Андрей Белый: «Синематограф — сколько целомудренной грусти, надежды, сколько воспоминаний при этом слове! Синематограф — чистое, невинное развлечение на сон грядущий после трудового дня. Синематограф — уют, трогательное поучение! Синематограф — предвестие. Он возвращает нам простые истины, захватанные грязными руками; возвращает человеческое милосердие, незлобивость без всякой теоретики — просто, улыбчиво. Синематограф — клуб: здесь соединяются для того, чтобы вывести нравоучение, попутешествовать в Америку, познакомиться с производством табаку на Филиппинских островах, посмеяться над глупостью полицейского, повздыхать над продающей себя модисткой, собираются, чтобы встретить знакомых — все, все: аристократы и демократы, солдаты, студенты, рабочие, курсистки, поэты и проститутки… Приходят усталые, одинокие — и синематограф возвращает им любовь к жизни. Синематограф — демократический театр будущего, балаган в благородном и высоком смысле этого слова».
