Сл. Вы сказали — вы приготовились, изменились… Значит, вы специально тренировали себя летом к разговорам здесь, к своему поведению, так?
Я. Нет, не так. Я, признаться, до самого конца не верил в глубине сердца, что меня могут арестовать. Даже когда взяли Киршона и мне стало ясно, что при всей объективности вашей вы просто не можете пройти мимо меня, не взяв… что дело только в сроке, даже и тогда я как-то не представлял себе, как это произойдет, и все надеялся на чудо, на то, что невиноватых брать не за что.. Но чуда не произошло, вы приехали за мной. Я был к этому готов, хоть, повторяю, и не верил. Но готов не в смысле вашего вопроса — просто во мне столько переменилось, так стало понятным то, что ранее казалось никчемным и нестоящим, что жизнь моя наполнилась новым содержанием, и это вот содержание помогает мне переносить несправедливый мой арест с внутренней твердостью… И именно потому, скажу я вам, что это — несправедливо, именно потому…
Сл. Вы напрасно повторяете так много раз про несправедливость. Получается, что вы умышленно напираете на это, хотите подчеркнуть, что вас взяли зря — а у нас ведь есть достаточные материалы…
Я. Нет, вы меня не так поняли, я не говорю, что вы меня взяли зря, я слишком верю в справедливость нашего строя и вас, его работников. Я только говорю, что это по отношению лично ко мне — несправедливо, потому что я не сделал ничего такого, за что меня нужно наказывать…
Сл. Ну, бросьте разыгрывать ребенка. Вы же сами сказали на собрании драматургов, что за широкой спиной комиссара государственной безопасности вы чувствовали себя в безопасности.
Я. Вот-вот, я так и знал, что вы скажете об этой фразе, которую Юдин извращает, как ему нравится, лишь бы добить меня до смерти. Но ведь я не так сказал, во-первых, а во-вторых, имел в виду совсем не то, что мне приписали. Я хотел сказать этой фразой, что все те люди, которых я встречал у Ягоды, были для меня людьми, не подлежащими никакой политической проверке с моей стороны, ибо они были проверены Ягодой, а этого для [меня] уже достаточно, чтобы я им верил безусловно, как верил и в то, что хозяин дома был олицетворением государственной бдительности. Больше того. Мне не нравилось многое в его доме по линии личной, мое зависимое положение гостя, которого зовут, когда у хозяина настроение есть, что со мной обращаются, как с бедным родственником, мы об этом и с женой много раз говорили, сговаривались не ездить больше, давали себе зарок, но как только раздавался звонок (я никогда не ездил сам, а всегда только по приглашению), так мы ехали туда. Почему? Ну, вы сами скажите по совести, если бы три года назад вас Ягода позвал к себе в дом, посмели бы вы отказаться от такого приглашения?
