Гончие, подняв лисицу, выгнали ее из леса, рыжий зверь помчался по полю, всадники и собаки бросились следом. Лиса боролась до последнего, не сдавалась, отчаянно норовила улизнуть снова в лес, но собаки неизменно выгоняли ее на открытое место. Гай летел, не разбирая дороги, кровь бурлила от скачки и скорости, от погони, близкой добычи, близкой крови. Лисица металась на первом снегу, словно язычок пламени. Наконец гончие настигли ее и стали рвать. Гисборн, подоспев вовремя, наклонился с седла, выхватил зверя прямо из собачьей пасти и победоносно поднял лису вверх.
Охота была окончена, но собаки не унимались, клубок гончих со звонким лаем вертелся под копытами лошадей. Гая это вдруг взбесило: разгоряченный погоней, он не сдержался и рявкнул мальчишке-псарю:
– Да уйми уже своих шавок!
Выхватив хлыст, Гисборн замахнулся на парня.
До сих пор он уверен: не будь рядом красавицы Марион, лесник спокойно дал бы ему отхлестать нерасторопного мальчишку. Но вышло иначе.
Никогда не надо поднимать руку на чернь, никогда.
Быстрым легким движением лесник поймал хлыст. Лесник, в отличие от Гая, был без перчаток. Конец хлыста туго обвился вокруг его левой ладони, впиваясь в незащищенную кожу. Гисборн видел, что этому парню из Йоркшира огромных усилий стоило сдержаться и не закричать.
– Это же совсем ребенок, – спокойно, даже мягко сказал лесник, отпуская плеть.
Собаки присмирели. Гай двинулся обратно к замку, остальные направились за ним, чуть отстав. У моста, почти у самых стен замка, он обернулся и тихо выругался: левая кисть лесника была наскоро замотана тонким голубым платком.
Гисборн до сих пор не мог себе простить это «она не для тебя», брошенное почти в шутку. Промолчи он тогда, может, все сложилось бы по-другому.
Лесника он выжил из деревни почти сразу – где уж какому-то там отребью тягаться с бейлифом. А с началом зимы нападения на путников в Шервудском лесу, давно всем привычные, вдруг стали реже и бескровнее, словно свирепую шайку кто-то подменил.
В декабре на предрождественской ярмарке Гай купил серебряный рог для отца, уже почти не встававшего с постели, и изящный молитвенник в бархатном переплете – для Марион. В замок вернулся поздно вечером. Старика тревожить не стал, а вот вручить подарок сестренке ему не терпелось – он так долго искал переплет ее любимого цвета, светло-голубого, как его и ее глаза.
С книгой в руках Гай взлетел по каменной лестнице наверх, в башенку, где была комната Марион. Дверь оказалось закрытой, но сквозь щель сочился золотистый свет, значит, сестра еще не легла.
