Только спустя несколько лет он понял причину своего бегства: противоположность Симоны Антуанне была настолько большой, что под угрозу была поставлена связность домингесовских миров. Его физиологическое (или подсознательное?) взбунтовалось, предвидя шестым чувством надвигающуюся опасность, и увело Домингеса от близкого как никогда помешательства... Домингес забыл прелесть "от противного" Симоны -- его разум и плоть очистились и саморегенирировались.
Симона не рыдала, не требовала, не домогалась... Нет, она не вела себя подобно пылкой и знойной Антуанне. Она печально наблюдала процесс разбегания планет в меняющейся вселенной. Воздействовать на убегающую планету Домингеса она не могла -- натура ее привыкла быть одинокой и брошенной в вакуум необщительности. Астероид-Симона тихо уходила по резко вытянутой эллипсоидальной орбите от планеты-Домингеса.
Что произошло с Симоной?..
Через несколько дней к Симоне вернулась бывшая подруга -- она устала ненавидеть то, что так недавно было ей подругой, соседом, товарищем и собеседником в одном лице. Неприязнь Антуанны и невнимание Домингеса со временем сплотили их в одно целое. На последнем курсе Симона и ее подруга вдруг обнаружили себя тесно привязанными друг к другу -- субъективная некрасивость первой и непризнанная красота второй гармонично взаимодополнялись. Симона поцеловала подругу и испытала, наконец, ту завершенность, которой так недоставало ее угловатой и незаконченной сущности. Подруга поцеловала ее в ответ -- она не выдержала испытания одиночеством, и ее естество, ее нераскрывшаяся красота потребовала к себе заслуженного внимания. Места для мужчин больше не оставалось -- они стали любовницами и после нежного объяснения уехали в Мексику. Там, на берегу Мексиканского залива, они зажили самодостаточной жизнью феминисток, не испытывающих ярости или чувства гнева к всемирной маскулинной гегемонии. Это были необычные феминистки -- без агрессивности, мужиковатости, без надрывной самоидентификации и профессиональной навязчивой несчастливости. Домингес о лесбийском повороте симоновой судьбы так и не узнал. Почему-то в его душе осталось нежное воспоминание об угловатой и стеснительной Симоне. Ее Домингес (единственную из всех своих "влюбленностей-однодневок") часто вспоминал. А, вспоминая, задавал себе один и тот же вопрос: "Что свело их вместе -- по-настоящему вместе, без громогласных признаний и клятвенных заверений? Только ли роковая роль Антуанны? Или тут проявилась, может быть, созерцательность -- скрытая заоконность Симоны?.." Домингес помнил Симону -- может быть и потому, что она осталась в его неверной памяти единственной женщиной, так непохожей на женщину.
