— А вот и товарищ Смирнов пожаловал! Милости просим, присаживайтесь.
— Здравствуйте…
— Садитесь, садитесь. Время имеется…
— Время, время, — проворчал летчик. — Два часа раскачиваются, олухи.
Оказывается, кого-то ждали. Из-за поворота вышли двое мужчин и женщина. Один мужчина нес чемодан. Я сразу узнал, Буруна. За ним шли Пшеничный и Катя. Бурун поставил чемодан на песок, смахнул пот и сказал весело:
— Груз доставлен благополучно. С вас бутылка, граждане.
Катя, увидев меня, густо покраснела. Пшеничный помахал рукой, но ничего не сказал. Бурун помог поставить чемодан в кабину.
Наконец мы полетели.
— Осуждаешь?
— Осуждаю.
— Напрасно. Преждевременно.
— Ну, знаешь…
— Подожди. Выслушай. Я попытаюсь обосновать логично, хотя твой дружок Алик отказывает слабому полу в способности логически мыслить.
— А я не желаю выслушивать твои фальшивые обоснования. — Я делал вид, что не слушаю, упорно смотрел в сторону.
— Наскучило, надоело — не то слово. Но смысл примерно такой. Пойми, Смирный, ну что за перспектива. Рано или поздно станем провинциалами, превратимся в тех наивных, чуточку жалких и чуточку смешных людей, которых можно было встретить в универмагах, на Главном проспекте нашего города. Мы станем испуганно озираться, перед тем как пересечь оживленную улицу, наша одежда будет бледным отражением прошлой пятилетки, а потребности ограничатся кинофильмами двухлетней давности. Театры, музеи, концерты, даже телевидение останутся где-то там, в Европе. Мы будем вариться в собственном соку, обзаведемся семьями, пойдут детишки, пеленочки…
— Ты против семьи?
— Вовсе нет. Но сейчас рановато. Сейчас нужно пожить в свое удовольствие, — потом будет поздно.
— И это говорит комсомолка!
— Ты прав. С комсомолом возникнут серьезные осложнения. Иду и на это.
Катя долго еще говорила. Я уже действительно не слушал ее.
— Вижу, тебя не убедила. Понимаю: ты не в состоянии оценивать факт объективно. Наши отношения…
Больше сдерживаться я не мог.
— А Пшеничный… тоже не мог «оценивать факт объективно»?
— Не мог. Но он меня понял…
Я демонстративно отвернулся и молчал до самого приземления. Пилот помог Кате выйти, взял чемодан. Катя стала прощаться с бухгалтером. Я быстро зашагал к зданию аэропорта.
Два дня в городке прошли. Я вместе с бухгалтером выполнял поручения, выписывал счета, отбирал книги. Тот же вертолет доставил нас обратно. Прилетели мы к вечеру, и я пошел в общежитие. Здесь никого не было, я лег на койку, подложил руки под голову и с наслаждением вытянул ноги. Раздеваться мне не хотелось, надо было бы умыться, но и этого не хотелось, вообще ничего не хотелось и на все было наплевать.
