, а не «морали вообще» над «идеологией». То, что такую победу Столяр рассматривает как пиррову, свидетельствует о ее понимании необходимости, пусть ущербной, пусть неприемлемой лично для нее, надстройки идеологизированной «социалистической морали» над этой вот «совестью и честью» – для того чтобы мораль как таковая была целостной. Но из-за неразличения универсальной морали и этики добродетели возникает терминологическая путаница, в силу чего непонятно: является ли социалистическая мораль моралью, или она есть нечто от нее отдельное, а собственно мораль – это отчасти этика добродетели, отчасти искаженное наследие традиционной христианской морали?
Чтобы избежать подобного рода путаницы и неувязок, мы исходим из того, что стремление разграничить идеологию и мораль не настолько продуктивно, как могло казаться еще недавно. Мораль современных обществ требует постоянных усилий и рационального осмысления. Она формируется в политической борьбе и противостоянии политических дискурсов, имеющих универсалистскую направленность, какие бы неудачи и разочарования нас ни поджидали по мере попыток воплощения этих универсалистских притязаний. В обществах модерна идеологии давно играют в моральном смысле ту же роль, которую раньше играли религии; да их и называют нередко гражданскими религиями53. Поэтому мы не видим оснований отказывать советской морали в полноценности.
Другой компонент советской морали, этику добродетели, мы рассматриваем как этику, в центре внимания которой находятся ценности приверженности локальному, корпоративному сообществу, то есть не универсальные, не отсылающие к трансцендентному в любой форме – религиозной, светской, идеологической или этической. Этим объясняется как неустранимость этики добродетели, так и ее ограниченность. Она явно малопригодна для интеграции индивидов в сложное большое общество, но незаменима для создания связей, характерных для малой общности (в терминологии Ф. Тенниса), без которых до сих пор немыслимо функционирование большинства социальных институтов. Однако, будучи предоставленной сама себе, этика добродетели, утрированно выражаясь, пригодна как для коммунистической партии или христианской церкви, так и для банды, мафии или любого иного из борющихся за место под солнцем сообщества друзей, возникающих в период кризисов больших обществ. В конце концов, как вслед за К. С. Льюисом замечает Д. Макклоски, и бесы не лишены добродетелей, у них «такие же цели, как и у нас – получить славу, расположение, поддержку, власть, – и будучи подобно нам тварями Божьими, они обладают теми же добродетелями и пороками»
