Ахматова в моем зеркале | страница 64
Я вернулась из поездки в Петербург, горя желанием поделиться с Анной впечатлениями от пережитых мною дней.
«Дорогая моя Анна, я побывала на вашей могиле!»
«Расскажите».
«Это было в апреле. Я дошла до могилы, осторожно ступая по обледеневшим снежным холмикам. Первоначальный деревянный крест заменен металлическим. Классическим православным крестом. Каменное надгробие украшено простым барельефом с вашим портретом».
«Но вы посетили и мое предпоследнее пристанище, не так ли? Выделенный мне после реабилитации деревянный домик. Когда я перестала считаться “врагом народа” и пользовалась почестями…»
«Да. Хотя и нашла его с трудом. В лесу я встретила каких-то людей, жителей района, но никто из них не мог показать, где находится дом Ахматовой. Похоже, что обнаружить ваш дом дано только тому, кто по-настоящему хочет его найти».
«Но вы его нашли…»
«Нашла. С наклеенными на оконные стекла газетами и одинокой скамейкой у входа. Я постояла у дома, Анна. Присела на вашу скамейку. Из окна такого же домика напротив на меня смотрела безголосая гитара. Скажите, в этой загородной обители вам удалось наконец почувствовать себя свободной или вы продолжали ощущать себя узницей?»
«Я никогда не чувствовала себя свободной. И здесь, в Комарово, где сосны разговаривали на своем языке, усталая и немощная женщина, в которую я превратилась, была обязана подчиняться рекомендациям врачей. У меня больше не было сил управлять своей жизнью. Я полностью зависела от других. Признание и награды пришли, когда мои жизненные силы были уже на исходе. Хотя находились друзья, приезжавшие на поезде повидаться со мной. Привозили мне цветы, по дороге писали посвященные мне стихи…»
«Как же глубоко вы печальны, Анна…»
«Надо сказать, что все те унижения, разочарования, ту же горечь, что мне довелось пережить в собственной стране как гражданину, я пережила и в личной жизни. Варварские попытки укрощения моего беспокойного характера. Все мои мужчины ревновали меня.
Пытались мною манипулировать, отдалить от друзей, одним словом, заточить меня в свою тюрьму. И Пунин, самая большая любовь моей жизни, исключение не составлял. Сцены ревности, раздражение, если я запаздывала вернуться домой, недостойное поведение. Не могу забыть сцену, разыгравшуюся на Троицком мосту, когда ослепленный ревностью Пунин выбросил в Неву подаренный мне Замятиным букет. Цветы рассыпались по воде. Точно так же рассыпалась и моя жизнь. Это было так несправедливо по отношению к Замятину. Между нами ничего не было. Вся моя жизнь походила на те рассыпанные, окровавленные цветы, которые Пунин сначала разорвал в клочья, а затем вышвырнул. Руки его были в крови от розовых шипов. Раненые, как и наши жизни. Отданные на волю течения. Домой вернулись два несчастных человека, рыдавшие от унижения».