Колокольчик над входной дверью звонит, и входит подруга Энджи Мария, ее длинные черные волосы сверкают в свете верхнего освещения, когда она идет к нам.
Мои брови поднимаются, когда я смотрю на нее, а затем снова на Энджи.
— Что это за место, куда пускают двадцатилетних?
— Разве у тебя нет поддельного удостоверения личности?, — спрашивает Мария, подходя к стойке.
— У меня его точно нет, — я никогда в жизни не пробиралась в бар или клуб. — Мой день рождения через несколько недель, я просто пойду с вами в следующий раз.
Я отмахиваюсь от них.
Мария осматривает меня сверху донизу.
— Энджи, у тебя нет документов твоей сестры? Они выглядят... похожими, — она протягивает руку и прикасается к моим каштановым волосам. — Просто покажи немного этого тела, и они даже не посмотрят на лицо на удостоверении.
Я смеюсь, отмахиваясь от ее слов, но мои внутренности сжимаются, тепло разливается по венам и зажигает щеки. Я не нарушаю правил. И никогда не нарушала. Но мысль о том, чтобы пойти сегодня вечером, сделать что-то плохое, вызывает волнение в моем позвоночнике.
Мария — одна из «девочек», и она и близко не была приветлива. Но когда я смотрю, как она ухмыляется и проводит пальцами по волосам, я думаю, может быть, Энджи права. Может, это все в моей голове, и я просто не дала ей шанс. У меня никогда не было близких подруг, поэтому я не уверена, как все это должно работать.
— Мне все равно, если ты не хочешь идти, — Энджи дуется, бросая в меня свою влажную тряпку. — Я принимаю исполнительное решение.
Я смеюсь, качая головой, пока заканчиваю пополнять запасы чашек на утро.
— Хм... — Мария громко лопает свою жвачку, ее темные глаза смотрят мне в лицо. — Ты не хочешь идти?
Я пожимаю плечами.
— Дело не в этом, я просто...
— Наверное, это к лучшему, — прерывает она. — Я не думаю, что ВР — это твое место.
Я ощетиниваюсь и встаю прямее.
— И что это значит?
Она ухмыляется.
— Я имею в виду... это место не для детей.
— Мария, перестань. Не будь сукой, — вклинивается Энджи.
Мария смеется.
— Я не сука. Я просто говорю. Что, если он там? Ты можешь себе представить? У нее будет травма на всю жизнь от того, что она находится в одном здании с ним, и она побежит домой, чтобы рассказать папе.
Я поднимаю подбородок.
— Моего папы даже нет в городе.
Она качает головой, ее губы истончились.
— Значит, твоя няня.
Раздражение проникает в мое нутро, и необходимость доказать, что она не права, заставляет меня принять решение, срывая слова с языка. Я смотрю на Энджи.
