Вэл помнила, как под ночным дождем колесила в материнском мерседесе по самым злачным кварталам Манхэттена. Летти всегда водила какой-нибудь новехонький брендовый автомобиль, обычно что-нибудь черное, низкое и длинное, словно баржа. Внутри так свежо пахло кожей, будто машина только что покинула автосалон. Вэл обычно сидела рядом с матерью и смотрела на странный ночной цирк за окном, надеясь, что происходящее снаружи ее не коснется.
Она помнила отблески светофоров в маслянистых лужах, зарешеченные витрины магазинов, затоваренных вульгарной дешевкой, мигающие неоновые вывески, на которых зачастую не горела пара букв, отчего названия баров и винных лавок напоминали щербатые улыбки. Нередко она закрывала глаза, чтобы защититься от чересчур ярких впечатлений, но все равно видела неоновые огни, как будто их крикливое сообщение от одного взгляда навечно вытатуировалось на изнанке век.
В некоторых районах Вэл сильнее всего пугалась, когда мать останавливалась на красный свет и машину обтекало бурное людское море.
Черные, белые, азиаты и все помеси между ними, несмотря на многообразие оттенков кожи, мало отличались выражением лиц, на которых читались скука и злость, злость и скука и зачастую страх.
Иногда Вэл представляла, как выпрыгивает из машины и бежит прочь от матери, исчезая в темной опасной толпе и отдаваясь на милость их мира, но она слишком боялась... не только той, что сидела рядом в машине, но и того, что ждало снаружи.
— Запри дверь, — приказывала Летти, а потом всегда проверяла за Вэл, не веря на слово, что замок закрыт. Должна была лично нажать на кнопку и порой случайно в спешке действительно открывала дверь. И все время на таких прогулках ее глаза лихорадочно блестели, с лица не сходило восторженно-зачарованное выражение, вызванное миром, который ее одновременно страшил и притягивал.
— Посмотри! Посмотри на тех двух женщин! — бывало, восклицала Летти, тыча в парочку буйногривых шоколадных мадонн, выряженных в кожаные юбчонки размером с почтовую марку. — Нет, пока не смотри! Еще заметят, как ты на них пялишься. Вот, теперь! Поворачивайся. Смотри!
К восьми годам Вэл выучила этот ритуал слишком хорошо. Мать называла его «прогулка». Вероятно, таким наглядным образом она хотела научить свою маленькую дочь остерегаться подлости, пороков и продажности, которые подстерегают ее в широком мире, и несколько месяцев Вэл воспринимала поездки с матерью как своего рода образование.
