К глазам подступили слезы. Вэл знала, что эта сцена иллюзия, созданная колдовством Филакиса или собственным усталым, травмированным разумом, но иглы в коже были реальны. Арабеска из нитей натягивалась от малейшего движения, и сотни крошечных ранок становились больше и глубже. Будто пот, тело усеивали бисеринки крови.
— Нравится вид? — спросила Летти.
— Конечно.
— Но у тебя мокрое лицо. Почему ты вечно плачешь и портишь мне все удовольствие?
Вэл попыталась увернуться от пальцев Летти, но даже за такую мелочь пришлось заплатить мириадами уколов. Стоило шелохнуться, как рой серебряных пчел сладостно вонзал в нее свои жала.
— Больно смотреть в окно, видеть мир и не быть его частью.
— А я знаю, что не хотела бы оказаться в нем.
— Почему бы и нет?
— Опасности...
— Но подумай, сколько там возможностей получить удовольствие.
— Нет!
Замкнувшись в себе с молниеносностью сжатых в кулак пальцев, Летти издала сдавленный, безумноватый звук и так яростно затопала, что вибрация передалась иглам. Тысячи проколотых нервных окончаний взвыли от боли, вспыхнувшие синапсы пылали. При малейшей попытке сопротивляться иглы вонзались в новые нервы, и вскоре сжигаемое холодным огнем тело задрожало в лихорадке от сотен маленьких ранок.
А Летти продолжала кричать:
— Ты лжешь! Ты зло и ты лжешь! Мир — злое место. Я рада, что его не вижу. Только здесь я в безопасности. Только здесь. И мы с тобой никогда отсюда не уйдем.
На этих словах она присела у кровати и вынула предмет, в котором Вэл узнала материнскую шкатулку для шитья. Тяжелый ящичек походил на квадратную корзину для пикника, закрываемую крышкой. Вэл хорошо помнила его содержимое: сотни цветных нитей, от тусклых, приглушенных до сверкающих, металлизированных, пастельные тона моря и неба, десятки вариаций красного, что охватывали все оттенки крови — от свежепролитой до липко-влажной и бурой, уже подсохшей.
И сверкающая подборка игл в придачу, начиная с тонких, как человеческий волос, и заканчивая такими длинными и тяжелыми, что могли пронзить сердце.
— Тебя мои слова удивят, но я не хочу причинять тебе боль, — заявила Летти. — Я поступаю так, чтобы защитить тебя и твою невинность. Жаль, что для меня самой никто такого не сделал.
Летти нашарила пах Вэл и продела через кожу иглу с нитью. Работала стремительно, со скоростью, которая казалась почти волшебной — руки фокусника, вытаскивающего из воздуха чудеса, словно голубей. Один за другим половые губы Вэл прошило с полдесятка стежков.
