Гладко выкрашенные стены без единого пятнышка. Места, запачканные предыдущими жильцами, заново подкрашены Жаруа. Безликая, недорогая мебель, потолок с подсветкой по периметру. На стене большие часы с аксетичным циферблатом.
Здесь не было фотографий, картин или безделушек, которые люди годами таскают с собой с места на место, не было книг с закладками, забытых чеков, записей на клочках бумаги.
На столе, рядом с недоеденным завтраком, дрогнул телефон.
Прилетела долгожданная ласточка: «Освобожусь в три. Рядом с телебашней есть неплохой китайский ресторан».
Инфанта усмехнулась — в этом был весь Даня.
Он не настаивал, но и не спрашивал, не навязывался, но и не ходил вокруг да около.
«Буду», — засунув в рот самую спелую клубнику, отбила она в ответ.
Сегодня приема не было, а до трех оставалось достаточно времени, чтобы подумать и набросать свою биографию.
* * *
Инфанта была пунктуальна. Но с нынешними пробками она была вынуждена смириться с чужими опозданиями. Она старалась рассчитать время так, чтобы прийти минут на пять раньше. И ее всегда удивляло, почему остальные, зная о том, как сложно передвигаться по городу, не могут поступать так же.
Она посмотрела на часы: было начало четвертого, а Даня еще не пришел.
«Наверное, задерживает начальство…»
Подозвав официантку, она заказала чайник жасминового чая.
В восемь минут четвертого Даня вошел в зал.
— Привет! — с шумом отодвинув стул, сел напротив. Глаза его довольно блестели. — Очень неплохо поработал! — первым делом похвастался он.
Глядя на его довольное, такое милое лицо, она почувствовала, как напряжение, в котором она находилась целых восемь минут, стало отпускать.
— А ты сегодня хмурая, — подметил он.
— Тебе показалось, — улыбнулась она, раздумывая, стоить ли говорить о том, что она не выносит опозданий.
— Давай поедим и поедем к тебе! — оглоушил Даня. — Ко мне, боюсь, не успеем, мама придет после шести.
Черт, она ведь как чувствовала…
— Ко мне нельзя.
— Дети, муж? — будничным, скрывавшим ревность тоном спросил он.
Она не знала, как на это реагировать. С одной стороны, он показывал ей, что их отношения выше любой морали, с другой — это могло говорить о его к ней безразличии за пределами страсти.
Вспомнив, как он умеет ее ласкать, как входит в нее, дождавшись пока она, распаленная почти до обморока, сама не начнет его умолять об этом, она поняла, что не хочет ненужных объяснений.
— Нет… У меня живут родственники! — брякнула первое, что пришло на ум.
