… Итак, не с Тихонькой и даже не со станции «Бира» начинается Биро-Биджан. Начинается Биро-Биджан значительно раньше. Для кого в Иркутске, для кого в Новосибирске, Пензе, а для многих и вовсе с первой станции от их местечка.
Хаим Пустыльник из Теплика хотел начать путешествие по Биро-Биджану еще из самого Теплика. Однако все по ветру пошло. Лавочку, — если бы он ее распродал по частям на ярмарках, то она ему дала бы прибыли двадцать и шесть рублей, а может, и больше, — он теперь спустил на круг за двадцать четыре «шмарбованца». Потому, когда уже из тебя не «нэпман», а «рабоче-крестьянский класс» — то уже хватит спекулировать.
Вот так Хаим положил конец и «бумаге» (патенту — примеч. авт.) и квартире, и баста. Второй раз стать Пустельником он не может. Так что теперь, сидя на подводе, мог бы он двинуться к Биро-Биджану, вот где бы он «стал бы хозяином, и все». Но ему другие пассажиры на подводе мешают. Повторяют Хаиму «еще тысячу миллионов раз»: Теплик. Наказывают и приказывают, чтобы про Теплик не забыл; чтобы сразу же обо всем написал в Теплик и чтобы позаботился как можно быстрей их из Теплика вытащить. В аккурат, как будто Хаим с кривым глазом, на которого до сих пор никто в местечке и внимания не обращал, теперь за старшего.
Да и так не слава богу: всю дорогу кажется, что Лея, его ж таки Лея, зовет и хочет ему что-то сказать. Он не понимает, или она велит ему быстрее ехать, или вернуться. Но отчего-то так грызет возле сердца. И мысли отчего-то разбегаются. Вот уже Файвеша Рыжего кузница. Уже последний дом. Там не хватает нескольких черепиц на крыше, и стропила выгибаются. А он, Файвеш Рыжий, стоит, как болван, подняв молот, и цепенеет, как болван, стоит он и цепенеет.
А потом дорога до станции. Вокруг станции свои крестьяне. Как всегда, пашут они и сеют! А на дороге встречаются знакомые дядьки, буднично приветствуют «здравствуйте» да и проходят себе мимо. Грубые головы у этих дядек, набиты мамалыгой. Они, наверное, гадают, что это Хаим Пустыльник едет на ярмарку? Но ни слова, ни единого словечка они не знают про Биро-Биджан.
А позднее, сквозь вагонные окна — тоже свои места: знакомые поля, деревья, села. Они не дают покоя. Не дают как следует помечтать про Биро-Биджан.
