За спиной слышатся легкие шаги. Мама? Слушает наш разговор?
Не оборачиваюсь.
— Мне тогда были важны другие вещи. Я просто был глуп. — Видно, что ему трудно даются любые слова, не только эти. — Жизнь… сложная штука. Не все получается, как хочешь. Видишь, мне все вернулось.
Смотрю на него осуждающе, ничего не могу с собой поделать.
— Это твой выбор. — Вздыхаю я. — Ты сам выбирал. Жить или существовать. Ты… забрал у нас детство. — Замолкаю на несколько секунд, пытаясь унять дрожь в руках. Нужно выстоять. Это он сделал меня таким, способным выдержать многое. Он. Своим безразличием и предательством. — Но я могу сказать тебе спасибо. За то, что благодаря тебе осознал многие вещи, стал сильнее, тверже. — Руки сами поднимаются, указывая на него. — Посмотри, в кого ты превратился. Неужели нельзя было сделать над собой усилие и вернуться? Осознать, понять, что важнее? Что там было такого важного, чтобы не хотеть видеть своих детей? Женщины? Водка? И где они теперь? — Вытираю потные ладони о ткань джинсов. — Посмотри, как мать тебя любит. Возится с тобой. Другая бы давно плюнула.
— Я вашу маму люблю и всегда любил. — Человек на кровати дрожит, пытаясь приподняться, но тут же без сил опускается на подушки. Его лоб вновь покрывается крупными каплями пота. — Прости уже меня, сынок!
— Давно простил. — Складываю руки на груди, закрываюсь от него и всего мира одновременно. — Иначе бы не пришел. Я уже десять лет живу с этим. А время… оно же вроде как лечит. — Качаю головой. — Всю оставшуюся жизнь у меня перед глазами будет стоять твой пример.
— Я слишком поздно все осознал, — хрипит мужчина.
— Ты в свои годы мог быть здоровым мужиком. А теперь посмотри, на кого ты похож. — Хватаюсь за голову. — Что-то еще можно сделать? Операцию? Нет? — Раскидываю в стороны руки, словно ребенок, беспомощно и непонимающе. — Что, просто сидеть и вот так ждать конца?
Мужчина кашляет. Гулко, звонко.
— Уже ничего не сделаешь. — Хрипит, брызгая слюной. — Я понимаю это и принимаю.
— И что? — Мой голос неконтролируемо повышается. — Собрался вот так взять и умереть?
— Паша! — Раздается за моей спиной.
Оборачиваюсь и вижу сестру. На ней то же платье, что и на вечеринке, на плечи наброшена серая кофточка. Волосы забраны в хвост, глаза краснеют от слез. Смотрю на нее и вижу мать, молодую, красивую, которая в тридцать лет осталась одна. Она выглядела тогда не старше Машки.
И меня внезапно охватывает чудовищная злость. Я уже готов взорваться, облить его словесными помоями и уйти, как вдруг Маша подходит и вцепляется в меня, будто в спасательный круг.
