Помню, как сидел на причале в Тромсё с бутылкой местного пойла и думал о том, что такое настоящее невезение. Ты отправляешься в экспедицию, о которой мечтал, но в первые же дни ломаешь руку в двух местах, отравляешься угарным газом, насмерть ссоришься с командой, и под конец тебя кусает белая медведица.
Я сидел там и не знал, что этим летом в Гатчине умрет моя мать и удача от меня отвернется. Теперь я каррегадор, у меня куча долгов, девушка, желтый комбинезон, и мои путешествия закончились. Но если я когда-нибудь вернусь на этот причал, то уроборос, похожий на корабельный канат, укусит себя за хвост, и все начнется по новой, с чистого листа.
Днем в забегаловке довольно шумно, приходят туристы и местные бездельники; хорошо, что не все знают, что за рубкой стоит железная скамья, где можно устроиться с чашкой и соленым бубликом. Каждый раз, когда вижу эту скамью, я думаю о матери.
Когда мать умерла, я приехал к тетке в Гатчину, мать лежала там на садовой скамье, сначала мне показалось, что она голая, и я зажмурился. Но это была клеенка телесного цвета, тетка прикрыла тело от насекомых, под клеенкой было выходное платье из синего бархата. Я сидел на полу и смотрел на лицо матери, густо напудренное, такое же бедное, как паром на алябьевской переправе, на котором я ездил довольно часто в прежние времена, кораблик с белым облупленным носом, там еще был паромщик, который ко всем приставал, изображая морского волка. Ветер сегодня шквалистый, говорил он, вытягивая руку в направлении берега, на волнах барашки и птицы возвращаются к берегу, значит, завтра переправа работать не будет, помяните мое слово!
Там, в Гатчине, отца не было, он не приехал. Мать лежала хрупкая и пустая, будто глиняная копилка, запах у нее был незнакомый, меня просто воротило от него, так что я пошел в ванную, взял там «Красную Москву» и хотел вылить на клеенку, но пробка намертво присохла к флакону, и ничего не вышло.
Радин. Пятница
– Вот ты и попалась, Малу! – бормотал он себе под нос, поднимаясь на второй этаж.
Выходит, дело не в сливочной сеньоре, а в маленькой Марии-Лупуле, которая бесшумно ходит по дому в носочках. А ведь в списке служанки нет, галеристка ее даже по имени не знает. Комнат на втором этаже оказалось больше, чем он предполагал, приходилось заглядывать под бесчисленные диваны, так что до студии он добрался не сразу.
На стене висело несколько холстов, усыпанных сверкающей рыбьей чешуей. Подойдя поближе, Радин понял, что это выкрашенная золотом яичная скорлупа, и, не удержавшись, потрогал ее пальцем. Студия Понти показалась ему скучной, во всем была какая-то аптечная чистота, папки с эскизами стояли на полках по ранжиру. Он вытащил одну и принялся было листать, но тут сверху раздалось шипение, похожее на выходящий из шарика воздух.
