После смерти прабабки дачу продали, а деньги отец потратил на купленную у букиниста всемирную библиотеку в двести томов. Книги сложили в комнате Радина, сказали, что закажут полки, но так и не заказали, так что он вырос среди стопок, связанных бечевкой, читая по ночам все, что лежало сверху.
Гарай оказался небольшим, крепко сбитым блондином с рыжеватой трехдневной щетиной. Он открыл Радину дверь, но руки не подал, на шее у него висело посудное полотенце.
– Вы сами так дом покрасили? – спросил Радин. – Похоже на тельняшку!
– Выкрасил сам, а придумал не сам. – Хозяин посторонился и пропустил его внутрь. – Такие дома строят на родине моего деда, называются пальейруш, там вся деревня на берегу полосатая.
В мастерской пахло как в крестьянском доме: прелой соломой, древесной пылью и подгоревшими оладьями, краской почти не пахло, вероятно, хозяин давно не работал. Устроившись за столом, он вытер руки полотенцем и уставился на Радина:
– Говорите, вас прислала владелица галереи? Что за срочность такая?
– Я занимаюсь поисками ее ассистента. Он пишет книгу о Понти. Мне поручено обойти всех, кто с ним знаком, и сегодня очередь дошла до вас.
– Вот как? – Хозяин почесал небритую щеку. – И большая у вас очередь?
– Вы второй в списке. Варгас утверждает, что ассистент был у вас в декабре. По поводу своей монографии, полагаю. Вы ему помогли?
– Показал альбом со снимками нашего курса, он выпросил пару штук, и больше я их не видел. Скажите лучше, с какой стати Варгас наняла иностранца? В городе перевелись частные сыщики?
– Так сложились обстоятельства. Я могу попросить у вас воды?
– Налейте себе сами. – Гарай махнул рукой в сторону чайника. – Там холодная заварка, но вы же не такой нежный, как тот парень, которого вы ищете. Не знал куда присесть, все мои стулья казались ему грязными. Так полчаса и простоял столбом.
– Было ли что-то в его поведении, что показалось вам странным? Какие вопросы он задавал? Любая мелочь может помочь, вы же знаете.
– Все вопросы были про Алехандро в молодости. Женщины, студенческие розыгрыши, алкоголь. Я ему начал про наши проекты рассказывать, про электрического ферзя на набережной, про крест из скворечников, про фрески в дубовых дуплах, так он даже чесался от скуки, а потом заявил, что об этом весь город знает. Про женщин, говорит, важнее для моей работы. Как будто я распорядитель гарема. А я – художник! Ко мне на открытие зимой приезжал редактор из «Público»!
– У вас была персональная выставка? Живопись или графика? – Радин плеснул в чашку заварки. Над столом он заметил несколько набросков, приколотых кнопками, и вспомнил:
