Один мужчина. Снова тот, сероглазый. Столько лет прошло. Он спросил меня, как я жила, и я рассказала ему одно, а другое не рассказала. Не хотела плакать перед тем, кому отдала свою девственность. Почему-то это казалось неправильно. Он спросил меня, многих ли я потеряла, и я ответила: «Маму, соседку по комнате со времен колледжа». Я не стала говорить, что нашла маму мертвой и после этого три дня озабоченные доктора проверяли мои глаза, ожидая появления первых симптомов, и о том не рассказала, как я ухитрилась удрать из карантина.
– Когда я повстречал тебя, – сказал он, – ты была так чертовски юна.
Его тело было знакомым, но и чужим. Он стал лучше, и я тоже лучше. Когда он вышел из меня, я была уверена, что увижу кровь, но, разумеется, откуда ей взяться. Он стал красивее за эти годы, стал внимательнее. Над раковиной в ванной я расплакалась – неожиданно для самой себя – и пустила воду, чтобы он не услышал, как я плачу.
Одна женщина. Брюнетка. Раньше служила в центре профилактики заболеваний. Я познакомилась с ней на районном собрании, где нас учили, как запасать еду и что делать, если вирус преодолеет полосу заграждения в нашем квартале. Я не спала с женщинами после моей жены, и, когда она приподняла рубашку, я осознала, как стосковалась по груди, по влажности и мягким губам. Она хотела член, и я ее удовлетворила. Потом она водила пальцем по вмятинам, оставшимся на моей коже от упряжи, и призналась, что никому пока не удалось создать вакцину. «Но чертова хрень передается лишь при физическом контакте, – сказала она. – Если б люди всего лишь держались подальше друг от друга…» Она смолкла. Свернулась рядом со мной, и мы задремали. Когда я проснулась, она ублажала себя фаллоимитатором, и я притворилась, будто сплю.
Один мужчина. Он приготовил для меня обед у меня на кухне. Овощей из моего огорода осталось мало, но он сделал что мог. Попытался кормить меня с ложки, но я отняла ее. На вкус еда была неплоха. Свет выключился – в четвертый раз за неделю – и мы ели при свечах. Неизбежная, нежеланная романтика. Он коснулся моего лица, когда мы трахались, и сказал, что я красива, а я слегка дернула головой, уклоняясь от его пальцев. Когда он сделал это во второй раз, я закрыла ему рот ладонью и велела заткнуться. Он сразу кончил. Я не отвечала на его звонки.
Когда радио сообщило, что вирус добрался до Небраски, я поняла, что пора двигаться на восток, и так и сделала. Я покинула сад, клочок земли, где похоронен мой пес, сосновый стол, за которым я нервозно составляла списки: названия деревьев и кустов на «к» – клен, каштан, калина, крыжовник, канадская сосна, кедр; штаты, где я жила – Айова, Индиана, Пенсильвания, Виргиния, Нью-Йорк – оставляя не подлежащий прочтению хаос букв на мягкой древесине. Я прихватила свои сбережения и арендовала коттедж возле океана. Прошло несколько месяцев, и хозяин дома, проживавший в Канзасе, перестал обналичивать мои чеки.
