Почти все авторы писем лояльны к советской власти, даже если не являются убежденными коммунистами. (Единственный пример противостояния режиму — не отказывающийся от своих взглядов, ненавидящий Сталина троцкист Михаил Бодров.) Такими же лояльными многие из них остаются в тюрьме и в лагере. И все же то, что с ними произошло, с чем они сталкиваются на следствии, в ГУЛАГе, неминуемо приводит к неразрешимым внутренним противоречиям. Даже если они изо всех сил пытаются убедить себя, а главное, своих близких, что произошла ошибка, которая скоро разъяснится, что они жертвы трагического стечения обстоятельств, ложного доноса.
Но еще труднее их детям, особенно подросткам, ведь они с самого рождения находятся под воздействием сильнейшей пропаганды, которая призывает к безоговорочной вере в советскую власть, в коммунистическую партию.
Идеологическая обработка шла прежде всего через школы, через пионерскую и комсомольскую организации. Это сильно изменило роль семьи в воспитании детей, породило недоверие к представителям старших поколений, потому что главным и лучшим «воспитателем» числилась советская власть. Можно сказать, что самые трагические места из писем — те, в которых звучат почти истерические призывы к детям: ни при каких обстоятельствах они не должны терять веру в партию, в советскую власть. Тем более что некоторые строки читаются как завещание, как предсмертный наказ: «Ближе к комсомолу, к партии!.. Никогда не сомневайтесь в моей честности перед партией»; «И еще помни, что все дети в Москве, и в Луганске, и в Харькове… везде, везде — должны любить Сталина, который желает добра всем советским детям»; «И когда эта горячо любимая власть, единственно возможная для твоего отца, потребовала, чтобы он расстался с вами… твой отец никого не осудил и не проклял. Должно быть так, как нужно этой нужной всему миру власти».
Такая нравственная «сшибка», убежденность, что их дети, несмотря ни на что, должны вырасти преданными советской власти, вызывала глубокую травму у тех, к кому обращались отцы с этими призывами. Многие, продолжая верить в невиновность родителей, всячески должны были доказывать свою преданность режиму, одновременно испытывая страх перед возможными репрессиями. Тяжелые последствия двоемыслия и приспособленчества, вытеснения из памяти целых сегментов прошлого ощущались в советском обществе и спустя десятилетия. Неслучайно вопросы взаимоотношений государства и личности так остро ставятся в культуре, создаваемой шестидесятниками, — в подавляющем большинстве детьми репрессированных родителей: Булатом Окуджавой и Юрием Трифоновым, Василием Аксёновым и Марленом Хуциевым и многими другими.
