Они поговорили еще минут пять. Мэл поведал ей последние новости из жизни команды.
– Платины мало, – сказал он. – Работы тоже.
– То есть все как обычно.
Мэл заметил, что Инара устает. Говорить ей становилось все сложнее.
– Мэл… – сказала она наконец. – Я творила злые дела.
– Нет, Инара, это не так.
– Почему я ушла из дома Мадрасса. Фидлерс-Грин… Мой клиент проговорился, что повстанцы собираются атаковать базу в Фидлерс-Грин. Я подумала, что об этом стоит сообщить властям. Мне казалось, что так я предотвращу кровопролитие.
– Да, ты рассказывала.
– Я не хотела, чтобы все вышло вот так. Альянс провел бомбардировку… уничтожил всю базу. Столько людей погибло… столько мирных жителей… Когда я в конце концов призналась тебе в этом, ты так разозлился.
– Знаю. Но сейчас не то время, чтобы осуждать себя.
– Потому что надо мной нависла смерть? Но если не сейчас, то когда?
– Вспомни свои добрые дела, – сказал Мэл, – а не свои ошибки. Подумай о том, как много ты значила для людей, о том, как ты делала их лучше.
– В том числе тебя?
– И больше всех меня. Правда, я никогда в этом не признаюсь.
– Не бойся, твою тайну я не выдам. Я заберу ее с собой в могилу.
Мэл увидел, что у нее уже слипаются глаза.
– Мне жаль, Мэл, – пробормотала Инара.
– Все нормально, – ответил он. – Просто спи.
– Мы с тобой… У нас с тобой могла быть…
– Знаю, Инара. Знаю.
Инара еще что-то сказала, но так неразборчиво, что Мэл не понял ни одного слова. Затем она закрыла глаза и уснула.
Он посидел у ее кровати еще полчаса, наблюдая за тем, как она спит, а затем вышел из комнаты. Ему хотелось кому-нибудь врезать. В коридоре стояла скульптура, трехмерная фигура из заплаток, видимо, сделанная из переработанного металла. Мэл не понимал, что она должна изображать – кошку на ходулях, пьяного жирафа? Его так и подмывало бросить ее на пол, растоптать, снова превратить в утиль.
