Огромную роль в формировании раннего советского уголовного права сыграла практика отправления «революционного правосудия» в первые годы советской власти. В эпоху военного коммунизма правоприменение в сфере уголовного права практически полностью оказалось в руках квазисудебных и вовсе несудебных органов. С учетом специфики кадрового состава этих учреждений, в подавляющем большинстве своем необремененного юридическим образованием, отказ от понятий вины, объективной стороны преступления и установление возможности определять наказание на основе революционного правосознания в зависимости не от совершенного деяния, а от личности преступника, был весьма удобен для выполнения задач, поставленных перед этими квазисудебными и несудебными органами. Советские юристы толковали широкое использование принципа аналогии, отказ от базовых категорий уголовного права и замену принципа верховенства закона революционным правосознанием не только как ответ на чрезвычайную ситуацию тех лет, но и как результат необходимости защиты молодого советского государства как от внутренних, так и от внешних врагов. Позаимствованная опять-таки из учения Ферри идея об оборонительном характере уголовного права, призванного защищать общество от социально опасных элементов, обрела горячее подтверждение в практике отправления «революционного правосудия». 3амена основ понятийно-категориального аппарата уголовного права социологическими нормами и повсеместное внедрение принципов аналогии и революционного правосознания рассматривались советскими юристами в том числе и как некая прелюдия к намеченному на будущее полному исчезновению уголовного права. Однако говорить об отказе от уголовного права было пока преждевременно.
Принятый 1 июня 1922 года Уголовный кодекс РСФСР установил «две категории преступления: а) направленные против установленных рабоче-крестьянской властью основ нового правопорядка или признаваемые ею наиболее опасными, по которым определенный кодексом низший предел наказания не подлежит понижению судом; и б) все остальные преступления, по которым установлен высший предел определяемого суду наказания» (ст. 27). Тем самым ключевая марксистско-ленинская формула о приоритете интересов государства над интересами отдельной личности обрела законодательное закрепление и стала фундаментальным принципом советского уголовного права. В ст. 10 провозглашался принцип аналогии: «В случае отсутствия в Уголовном Кодексе прямых указаний на отдельные виды преступлений, наказания или меры социальной защиты применяются согласно статей Уголовного Кодекса, предусматривающих наиболее сходные по важности и роду преступления, с соблюдением правил общей части сего Кодекса». Ст. 23 закрепляла принцип обратной силы уголовного закона: «Уголовный Кодекс применяется по отношению ко всем деяниям, не рассмотренным судом до введения его в действие». Посвященная определению меры наказания гл. Ill кодекса содержала развернутый перечень факторов, которые надлежало учитывать при назначении меры наказания, в частности: совершено ли преступление с целью восстановления власти буржуазии или же в чисто личных интересах преступника, было ли объектом преступного посягательства советское государство или же интересы отдельной личности и т. п.
