В момент смены позиций чуваки стали раздражённо коситься на низкорослую тощую девочку лет двенадцати, одичало стоявшую под деревом метрах в пяти от площадки. С причёской под мальчика, облачённую в синюю олимпийку, оранжевую футболку с изображением далматинца, ниже — расклешённые джинсы, какие носила моя двоюродная сестра году в две тысячи втором. Стояла, смотрела в нашу сторону, спрятав руки в карманы олимпийки. Шея тонюсенькая, как у цыплёнка.
— Кто это? — бросил я, присев перевязать шнурки. — Чё так напряглись?
— Да детдомовская, — облокотившись о ворота, сипло ответил тяжеловесный краснощёкий Макар в фиолетовой майке, от которой неимоверно несло потом и пролитым молоком. — Чё тут ошивается? Может, мячом по репе дать, чтоб ушла?
— Оставь малявку, — вмешался Костян. — Сдалась она тебе? Пусть стоит.
Пока все ждали Кучерявого, ушедшего в корпус за газированной водой, я невольно высматривал среди собравшейся неподалёку толпы мелькавший иногда силуэт фактурного тела Насти, обтянутого короткой джинсовой юбкой и белым топом. Если одни девчонки в пубертатный период отличались лишним весом, другие — гуттаперчивой нескладностью из-за несоответствия роста мышечной массе, Настя обладала совершенными, не по годам развитыми формами, так как с детства занималась танцами. А понимая свою выигрышную позицию, несла себя нарочито уверенно, не имея загонов, свойственных её подружайкам, что гнулись, капризничали, без надобности включая кисейных барышень. К тому же она была компанейской, лёгкой на подъём. Отсюда логичный ответ, почему её многие хотели.
Стриженную как попало детдомовскую девочку я как увидел, так и забыл. Чего о ней думать? Подозрение пришло через сутки, когда она снова явилась на площадку, сунула руки в карманы олимпийки, в которой была накануне, проницательно направив в нашу сторону отрешённо — испуганный взгляд. Никогда не забуду эти глаза. Было в них такое, отчего нутро сжималось. Пацаны пустились стебаться. Макар прямым текстом послал её на хуй, Паштет припугнул, замахнувшись мячом, но она упрямо вросла в потоптанную траву, лишь едва заметно сжав тоненькие губы.
— Как её зовут, никто не знает? — спросил я присутствующих.
— Да хз. Больная, наверно — так и зовут, — заржал Паштет. — Не удивительно, что детдомовская. Видели, как она шарахалась от людей в день приезда?
— Насчёт детдомовской — это точно?
— Вроде как да. Ну, жила там когда-то, теперь с приёмными родителями.
