— Нет, наоборот. Удастся ли разбить японцев?
— Отсюда, из Средиземного моря не видно, — дипломатично ответил я. — Но я бы хотел обратить ваше внимание на другой аспект проблемы. Двадцатый век. Мы в Средиземном море обсуждаем происходящее на другом конце света. Вчерашняя битва — в сегодняшних газетах. При Петре Алексеевиче новость шла бы месяц, обошлась бы в сотню загнанных лошадей, а тут — купил за пятачок газету, и читай.
— Телеграф, — коротко сказал Суворин.
— И это только начало, — согласился я. — Уже сейчас опыты господина Маркони показывают, что даже океан не является неодолимой преградой для беспроводного телеграфа. Через самое непродолжительное время беспроводной телеграф сумеет передавать не только особые телеграфные знаки, а слова, музыку и даже изображение.
— Через самое непродолжительное — это через какое?
— Не успеет стриженая девка косу заплести. Лет через пятнадцать, через двадцать. И что важнее, затратив умеренную сумму, всякий сможет установить дома приемный аппарат и слушать дальние и ближние города.
— Это всё жюльверщина, уж извините, Петр Александрович. Люди читали, читают и будут читать газеты — заявил Суворин.
— Будут, да. Газеты удобнее. В газете не только сообщат новость, но и истолкуют её. Наконец, газету можно сохранить и перечесть через неделю, через месяц, через год. А жюльверщина — это вовсе не порок. То, о чем сочинял господин Верн, уже сбылось. Уже есть летательные аппараты тяжелее воздуха, уже есть военные подводные суда, уже вокруг света можно объехать не за восемьдесят дней, а много быстрее. И это тоже только начало. И, что немаловажно, Жюля Верна читал, читает и будет читать весь мир. А следом и других. Герберт Уэллс очень интересно пишет. О машине времени особенно рекомендую. Кстати, книжка есть в судовой библиотеки.
— Английскому не обучен, — вздохнул Чехов.
— Есть переводы на русский.
— Знаю одну переводчицу, — Чехов вздохнул повторно, но продолжать не стал.
— О машине времени я читал. Любопытно, но не очень, — заметил Суворин. — Серенький волчок, что кусает за бочок. Только вместо волчка — мастеровые, загнанные под землю. Безлунными ночами выбираются на поверхность и кусают. На революцию намекает господин Уэллс, не иначе.
— Революция ближе, чем принято думать, — ответил я, но тему развивать не стал. Умные люди, своим умом дойдут.
Я за время плавания присмотрелся и к Чехову, и к Суворину. Присмотрелся, подумал, ещё раз подумал — и решил не обижать ни их, ни и себя глупостями. Глупостями — вроде показа кинофильма, а потом говорить, что это им приснилось, да ещё в пьяном виде.
