Экскаватор вгрызался в глинозем, грохоча, вынимал грунт, охлаждающая вода кипела. Все было точь-в-точь как в том романе, хотя и происходило не в пустыне и не в джунглях, зато небо совсем как там — выгоревшее, слепящее, и солнце — точно раскаленное мельничное колесо. Его лучи бьют прямо по экскаватору, по жухлой траве, растрескавшейся земле, они перетапливают грязь, пыль, пот, мазут в едкую жижу, которая обжигает, заливает глаза, скатывается на шею, спину, живот, подтекает под брюки, раздражая кожу. Вдруг Трумпетер увидел, как машина Кальвейтса сползает с откоса и из ковша высыпается земля — добрых полкубометра. Трумпетер нажал на педаль, отер заливающий глаза пот, развернул стрелу и выбросил землю как раз между кабиной самосвала и задней осью. Самосвал не шелохнулся. Все шло как положено: разворот, сигнал, ковш опускается, разворот, сигнал…
Трумпетер вошел в ритм, двигался неторопливо, размеренно; он бы запросто нагружал два самосвала, а то и больше, сейчас ему все нипочем, но машин было мало, руководство не хотело рисковать: средние показатели проще удержать на одном уровне и, если они иногда снижаются, неприятностей меньше. Шоферы выжимали из своих драндулетов последнее, и их карман не страдал. Да и ремонтной части это было выгодно. Самосвалы тащили за собой огромные полотнища пыли, колеса оставляли на земле глубокие борозды, город тонул в мглистом мареве. Ленерт показал шесть пальцев и отметил в записной книжке номер подъехавшего самосвала. Шестьсот кубометров — подсчитано точно, тут малый на месте. Ни разу не ошибся, не вступает в пререкания, справедлив. Внезапно Трумпетер понял, почему Ленерт так ему симпатичен: однажды он уже встречал такого, шесть или восемь лет назад, еще на машиностроительном. Тот тоже старался быть незаметным, держался в тени. Просто жил рядом с ними, был хорошим товарищем, немного молчаливым и замкнутым, но всегда оказывался там, где был нужнее всего. Лишь однажды его не оказалось на месте. Никто и не догадывался, что он болен, смертельно болен — он один знал об этом. Шмидтхен — худенький, молчаливый отважный человечек. Один из тех, о которых никто не заботится, ибо они никогда ни о чем не просят. Пожалуй человек становится сильнее, если знает о грозящей ему опасности. То, что он становится другим, это уж вне всякого сомнения. Вот и Ленерт ведет себя так же.
И Тардинуа, по крайней мере во время болезни, впрочем, он и вообще исполин, железная натура; до чего захватывает его образ, да и вся книга — не оторвешься.
