Ту женщину наконец догадались посадить на скамью, она все не приходила в себя, судейские девчонки побежали искать воду. Кому-то еще стало плохо, потом еще сразу в нескольких местах…
Тот, в клетке, машинально отодвинулся на середину, быстро глянул вверх, убедившись, что и оттуда защищен решетной, схватил какой-то большой лист бумаги, стал закрываться… Наконец, поняв, что до него не доберутся, уселся на скамье поудобнее, осмотрелся, внимательно изучил каждого из работавших вплотную кино-, фото- и тележурналистов — наших и зарубежных, потом начал… вертеть головой так, будто делал упражнения для разминки шеи: сначала справа налево, потом в обратную сторону. Это всех оскорбляло, будто он занимается чем-то непотребным, волнение в зале усилилось. Все видели: встала секретарь, будто что-то кричит, некоторые замолчали и только после этого услышали в очередной раз повторенное «Встать, суд идет!», хотя и без того все стояли… Сгибаясь под тяжестью многочисленных толстых папок прошли по проходу председательствующий и заседатели, заняли места, надо было уже садиться, но многие продолжали стоять, а другие были вынуждены: хлопотали у потерявших сознание, передавая от одного к другому единственный стакан с водой, которую девочки, спасибо им, принесли…
В такой суматохе начинать судебное заседание было невозможно, и председательствующий распорядился вызвать бригаду «Скорой помощи». Через некоторое время она появилась, постепенно хлопоты в зале приняли какой-то осмысленный характер, врачи пересаживали приведенных в чувство людей ближе к проходу.
Когда улеглась вся эта суматоха, председательствующий, начиная процесс, попросил всех его участников говорить четно, внятно и… как можно медленнее, чтобы секретарь успевала вести протокол. Он следил за рукой секретаря, в нужный момент поддиктовывал, часто и сам склонялся над листом, записывая для подстраховки. Паузы длились долго, и тяжелая атмосфера зала еще более утяжелялась от пустого томительного ожидания.
Наконец процедура закончилась, и суд приступил к чтению обвинительного заключения: эпизод за эпизодом в зале рисовались картины, по сравнению с которыми фильмы ужаса — ничто. Каждая из жертв этих преступлений при жизни вынесла такие истязания, страдания, муки, о которых только и принято говорить: нечеловеческие. Снова теряли сознание родственники. Потом стало плохо и солдату конвоя… Наверное, в дни, когда судья страницу за страницей откладывал многостраничное обвинительное заключение, изобилующее кровавыми сценами, не миновали бы обморока еще многие, будь в зале нормальная акустика. Но слова дробились, разрушались на лету до такой степени, что до сознания доходили только ничего не обозначающие осколочки…
