Я была так взволнованна, что убежала в свою комнату, взяла пожелтевшие листки, которые ревностно хранила всё это время, вернулась обратно и одно за другим прочитала несколько отрывков.
«Дама моего сердца, сегодня я увидела Ваш силуэт в прогулочной коляске. Ослепительным было это видение… Ваша Ирма».
И ещё: «Не имея возможности поздороваться с Вами, я обронила шёлковый платок с лёгким ароматом апельсинового цвета… надеюсь, Вы его подняли? Ваша Ирма».
Ответ на это послание: «Милая синьора, я тоже увидела Ваш образ и заметила платок, я попросила моего слугу поднять столь обожаемый кусочек ткани… я держу его у своего сердца. Ваша Анна».
И ещё: «Дорогая моя Госпожа, каждый Ваш взгляд наполняет радостью душу мою. Сегодня мне было Ваше видение… надеюсь всем своим сердцем, что Ваше хрупкое здоровье в порядке. Ваша Ирма».
«Жажду день ото дня нашей встречи. Ваша Ирма».
«Драгоценная донна, моя отрада — поймать Ваш взгляд. Ваша Анна».
«Моя дорогая, я нездорова, простите меня, нас ожидают трудные времена, у меня туберкулёз. У изголовья моей кровати я хотела бы видеть ваши глаза, которые наблюдали бы за тем, как улетает моя жизнь в небо, только так я была бы счастлива даже умереть. Ваша Анна».
Когда я прочитала всё это в присутствии надсмотрщицы и Мачедонии, ярость охватила моё сердце, мой потрясённый мозг заставил меня забыть, что я монахиня, и я излила самое чёрное отвращение на них за предательство и унижение, которые испытывала:
— Достаточно… хватит, вы — мерзкие развратницы, что вы вообще понимаете в настоящей любви, вы не имеете права даже читать строки этих писем, потому что вы не знаете ничего о любви… вы убогие негодяйки… сволочи, сволочи, — я вне себя кричала о своём презрении к ним обеим, а после этого ужасного помутнения тюремщица подошла ко мне и отвесила такую сильную пощёчину, что я упала на пол.
Мачедония побледнела, облокотилась на стену, еле держась на трясущихся ногах, и хотела вмешаться, чтобы защитить меня, да! Я прочла это в глазах Мачедонии, но также в них был и страх. Через несколько дней она должна была освободиться и понимала, что если сейчас вступится за меня, то надзирательница сделает всё возможное, чтобы наказать её, и это станет очередным кошмаром для несчастной Мачедонии.
— Да с чего это ты тут разошлась? Валентина! Не перегибай палку, ты всего лишь монашенка, я вскрою твою башку, как спелый арбуз, и вправлю мозги! Благодари Бога, что я не заявляю на тебя начальнику тюрьмы, — эти слова надсмотрщицы прозвучали как вызов, но я не дала себя запугать:
