Мачедония прервала мою речь:
— Что за вздор ты несёшь? Монашка, что ты в голову себе вбила? Когда я выйду отсюда, то свалю из Неаполя, уеду из этого города. Я его очень сильно люблю, но он причинил мне слишком много боли. Такой солнечный жизнерадостный город принёс мне лишь печаль и одиночество. Почему? Почему мой собственный родной брат оскорбил и унизил меня? Почему поверили ему, а не мне? Ему! Потому что мы, женщины, якобы сами провоцируем? Но по какому праву мой брат распускал свои руки, по какому праву? По праву быть мужчиной? Но он дерьмо, а не мужчина! Я неправильно сделала, надо было оторвать ему не ухо, а яйца, но, возможно, у него и вовсе их нет, потому что тот, у кого они есть, не будет насиловать женщину, а в особенности родную сестру. Нет, я уеду из этого города, и вообще, я хочу жить с моей Пекинесой… — тут Мачедония, будто бы тихо выругавшись, как мне показалось, прервала свой рассказ и потом, пока я вопросительно смотрела на неё, добавила: — Пекинеса — это моя собака.
Я была рада, что она любит животных, у меня появилась надежда, что я смогу пробить брешь в её сердце, и предложила, как только Мачедония отбудет наказание, уехать вдвоём в мой старый дом в деревне в провинции Казерта, где мы смогли бы жить в мире и спокойствии вместе с животными: собаками, кошками, волнистыми попугайчиками, курами и с Пекинесой. Мачедония посмотрела на меня удивленно и с усмешкой ответила:
— Ну, в общем, в зоопарке… Послушай-ка меня, Валентина, давай сделаем так: пока я здесь, в тюрьме, мы с тобой — две подружки и, если получится, можем пошалить ещё, потом, когда придёт время мне выйти на свободу, решим, что делать, а сейчас я лишь хочу побыстрее отсидеть, а потом уже посмотрим.
Я была разочарована, но вместе с тем понимала, что передо мной озлобленная, ожесточённая самой жизнью женщина, которая не доверяла никому и ничему, только своей собаке Пекинесе. Но я была уверена, что время всё расставит по своим местам: Мачедония полюбит меня и рука об руку мы пройдём долгий и счастливый жизненный путь. Пока же шёл день за днём, и я всё больше и больше влюблялась в Мачедонию.
Мы находили тысячи причин, чтобы быть вдвоём, я взяла её к себе в ассистентки, однако я становилась всё более ревнивой собственницей, и это мне совсем не нравилось, потому что по натуре я была бескорыстной альтруисткой, но любовь, как известно, иррациональна.
Валентина — хорошая девушка, но иногда она становится слишком утомительной и обидчивой, навязчивой и болезненно ревнивой. Как в тот раз, когда я занималась, чтобы иметь возможность перейти в восьмой класс. Два раза в неделю ко мне приходила учительница Нильде, надо сказать, очень красивая женщина, возможно, даже слишком красивая и яркая: невероятно высокие каблуки, помада, глубокое декольте, мини-юбка, как-то всё это было чересчур. Нильде хорошо относилась ко мне (может, даже лучше, чем следовало), всегда оставаясь милой и доброй, она понимала, в чём я испытывала затруднения. Я не очень хорошо знала итальянский и изъяснялась на своём диалекте, а Нильде хотела, чтобы я говорила грамотно: «Девочка моя, очень важно, чтобы ты правильно выражала себя посредством языка, ты должна научиться, потому что, когда ты выйдешь отсюда, что ты будешь делать?» Я слушала, не понимала и, кивая головой, говорила всегда «да», а она смеялась: «Да я знаю, что ты ничего не поняла… но ты поймёшь, мы вместе отлично поработаем, и у нас всё получится. Ты прекрасная девушка и могла бы стать закройщицей в ателье, секретаршей… но придётся заняться и твоим внешним видом, осанкой». Нильде попыталась поправить мне волосы, а я раздражённо отстранила её руки, она, ничуть не смутившись, посмотрела на меня и сказала: «Всё понятно, синьорина не хочет, чтобы к ней прикасались мои ничем не примечательные руки, но вот увидишь, со временем я сделаю из тебя настоящую синьору. Но ты сама-то хочешь стать синьорой?» И Нильде всё смеялась и смеялась, а я продолжала кивать головой. Эта удивительная женщина проделала огромную работу всего за год и многому меня научила. Между нами возникли доверительные отношения и дружба, основанная на взаимном уважении. Нильде рассказывала о своих влюблённостях, неприятностях, тревогах.
