. С 16 ноября 2016 года я — обладатель паспорта с мужским именем и полом, а значит, никакие административные ограничения не стесняют ни мою свободу передвижения, ни мою свободу слова.
Мне приписали женский гендер при рождении, в католическом городе тогда еще франкистской Испании. Жребий был брошен. Девочкам не разрешалось делать бо́льшую часть того, что делали мальчики. От меня ожидали, что я буду выполнять репродуктивный гендерный и сексуальный труд — эффективно и молча. Я должен был стать милой гетеросексуальной партнершей, хорошей женой и матерью, скромной женщиной. Я вырос, слушая тайные, передаваемые шепотом истории об изнасилованиях, о молодых женщинах, которые ездили в Лондон, чтобы сделать аборт, о вечно незамужних подругах, которые жили вместе, не подтверждая свою сексуальность публично, — «лесбухи», как презрительно называл их мой отец. Я был в ловушке. Пространства для маневра у меня было не больше, чем если бы меня прибили гвоздями. А почему? Что было такого в моем детском теле, что позволяло предсказать всю мою жизнь? Не поймешь ничего, хоть раздери себя в кровь. Не поймешь ничего, хоть упрись спиной в решетку гендера с такой силой, что она тебя чуть ли не перережет надвое.
Так же необъяснимо для меня было, почему женщины, которых подавляют, насилуют, убивают, должны любить и посвящать жизнь своим угнетателям — гетеросексуальным мужчинам. Выхода не было, но я должен был его найти, ибо я ощущал, что зажатым между двумя стенами — мужественностью и женственностью — я не смогу существовать. Я был спокойным ребенком, который сидел в своей комнате и производил мало шума; из этого мои родители заключили, что я буду особенно послушным телом и очень легко поддамся должному воспитанию. Но я смог оказать сопротивление этому одомашниванию и выжил в процессе систематического уничтожения моей жизненной энергии, который выстраивался вокруг меня всё мое детство и юность.
Этой жизнеспособностью я обязан не психоанализу и не психологии, а наоборот, феминистской, антирасистской, лесбийской и панк-литературе. У меня не было ни малейшей предрасположенности к общению, и книги стали для меня настоящими проводниками по пустыне фанатизма полового различия. Как в XV веке произведения Джордано Бруно или Галилея положили конец геоцентризму, так и эти книги были написаны, чтобы положить конец психоаналитическому убеждению, которое приравнивает всякое сопротивление бинарности к психозу. Я помню, как в первый раз нашел у букиниста в Мадриде испанский перевод «Лесбийского тела» Моник Виттиг
