В назначенный день я сидел за одним из двух наружных столиков на Элджин-Крессент — на перекрёстке этой улицы с Портобелло-роуд и находится «Финчес». Спустя несколько недель я узнал, что выехав с Бассет-роуд, мама некоторое время жила в доме 55 по Элджин-Крессент. Но тогда, в свой сороковой день рождения, сидя с видом на стакан Гиннесса и спиной к Портобелло-роуд, я и не знал, что пялюсь на ту самую улицу и дверь, из которой она (мама) могла бы появиться, если бы я сумел оказаться в прошлом.
Основания считать, что она (мама) покончила с собой, у меня были простыми: я начал искать её в 1985 году и через шестнадцать лет напрасных поисков решил, что лучшим местом для продолжения изысканий будет царство мифов. И вот, открыв телефонную книгу на не совсем случайной странице, я отыскал там кого-то, проживающего в «Камелот-Плейс» под именем, которое когда-то носила мама. На самом деле эта личность даже не была её (мамы) полной тезкой — в книге было написано «Дж. О'Салливан», а мама в большинстве документов, которые я к тому времени видел, звалась Джилли О'Салливан. Оказалось, что «Дж. О'Салливан» зовут Джюстин, а не Джилли, но я ещё не знал этого, когда писал ей письмо, в котором представился исследователем с телевидения, мол, изучаю связи между битниками с Ноттинг-Хилла и движением хиппи и разыскиваю Джилли О'Салливан. Джюстин написала в ответ, что она вовсе не Джилли, но у неё была дальняя родственница по имени Джиллиан, которая, насколько ей известно, в шестидесятые годы жила в Лондоне, а в семидесятые покончила с собой.
В конце концов Джюстин свела меня с одной из моих же тётушек, и это была та самая старшая сестра, которая передала мне её (мамины) бумаги. Тётя собрала полный архив, намереваясь когда-нибудь прочесть его, но так и не смогла приняться за чтение, потому что была очень близка с мамой и тяжело переживала её смерть. Её (мамы) бумаги были в полном беспорядке, но, вне всякого сомнения, представляли собой огромный интерес ещё и потому, что её жизнь прекрасно иллюстрировала культурные сдвиги в эпоху шестидесятых и семидесятых годов. Биография её (мамины) и тех многих женщин, которые, подобно ей, так и не попали в зону интереса профессиональных историков — и очень жаль, потому что доступ к данным материалам полностью изменил мои представления о размахах маятника лондонской жизни и о том, что из этого всего вышло.
Её (мамины) бумаги, сохранившиеся у тёти, включали дневники, письма и набросок автобиографии. Я вложил их в эту обложку, постаравшись, насколько было возможно, расположить их так, как если бы она (мама) описывала события своей жизни в хронологическом порядке. Тем не менее, самая первая часть — явное и очевидное исключение из этого общего правила: события, описанные в том материале, что я расположил в самом начале, произошли спустя несколько лет после того, как она (мама) впервые приехала в Лондон; они как бы вводят обычного читателя в мир, в котором она жила. К тому же, похоже, что именно этот документ она (мама) написала первым, когда подводила итоги своей жизни. Вообще-то всё, что написано ею (мамой) о своей жизни с шестнадцати до тридцати пяти, писалось через призму восприятия женщины, которой далеко за тридцать, и она всё время переключалась с одного времени на другое, так что просто нельзя располагать её тексты в строгом хронологическом порядке, не уничтожив при этом последовательность событий, которые она описывала. Считаю необходимым ещё раз подчеркнуть крайне малую вероятность того, что порядок, в котором я расположил материалы, соответствует именно тому, в котором они были написаны; а также оговориться, что разрозненные листы, на которые она (мама) торопливо набрасывала свою автобиографию, были в полном беспорядке, когда попали в мои руки. Бумаги хранились в большом коричневом конверте, на котором её (маминым) почерком был написан адрес тёти и стоял почтовый штемпель «Лондон, 3-10,1 дек 79». Я едва редактировал эти записи, однако пришлось кое-что исключить, чтобы в тексте было поменьше повторений. Гораздо большее сожаление вызывает то, что невозможно включить сюда всё, что было написано ею (мамой) касательно её участия в торговле наркотиками и проституции, поскольку ряд известных людей, которых она упоминает, в настоящее время живы и скорее всего будут категорически против публикации материалов на эту тему. Надеюсь, в ближайшем будущем всё же появится возможность более полно обрисовать полусвет, в котором она (мама) вращалась, и множественные пересечения его с мейнстримом политики и индустрии развлечений. Я позволил себе вставить в текст две распечатки магнитофонных записей, сделанных ею (мамой) и оставленных для сохранности у тёти летом 1976 года, непосредственно перед тем, как мама выехала в США на курс лечения от рака в клинике Майо — мне эти расшифровки показались нужными в качестве связующего звена. И снова — среди голосов на пленке встречаются и голоса известных людей, которые живы и поныне; и поэтому публикация наиболее любопытных материалов, связанных с этими людьми, сейчас невозможна.
