— Может, гипноз, — подсказала Нащекина.
Конелли знал русский язык.
— Она — свидетель, — напомнил он по-русски, — а согласно нашим законам мы не можем подвергать ее никаким допросам с применением гипноза. Это будет приравнено к пытке. В нашей стране никто не разрешит допрашивать свидетеля таким образом.
— Господин Конелли, — негромко ответил также по-русски Дронго. — В вашей стране держат десятки и сотни заключенных на базе в Гуантанамо без решения суда, только потому, что эти люди подозреваются в террористической деятельности. Мало того что они сидят там годами, их еще и подвергают пыткам. В том числе физическим.
— Вы прилетели сюда, чтобы рассказать мне об этом? — спросил Конелли. Нужно отдать ему должное, он умел держать удар.
— Вы говорите по-русски? — вмешалась Олеся. Будучи полькой, она понимала русский язык. — Вы знаете русский язык?
— Немного, — ответил Конелли.
— Я еще раз прошу вас, пани Бачиньская, сосредоточиться и вспомнить, где вы могли видеть этого человека, — напомнил Дронго.
Нащекина нахмурилась. Она уже смирилась с поражением, и такая настойчивость Дронго казалась ей ненужной.
— Нет, — повторила Олеся, — я его нигде больше не видела.
— Может, она права, — снова вмешался Саймонс, — почему вы так уверены, что она должна знать этого типа?
— Иначе ее не хотели бы убить в Чикаго, — пояснил Дронго. — Они и так разрушили офис, перебили всех в Брюсселе. Для чего тогда они приехали в Чикаго?
— Может, хотели выйти через нее на этого Дзевоньского?
— Нет. Они точно знали, что не смогут на него выйти. Им нужна была она. И должна быть причина, по которой ее хотели убить.
— Она работала в офисе Дзевоньского. Этого достаточно, — упрямо напомнил Саймонс. — В моей практике таких случаев сколько угодно. Убирают всех свидетелей.
— Свидетелей чего? — разозлился Дронго. — Что она может рассказать? Что она знает? У нас есть его фоторобот, о нем может все рассказать сам Дзевоньский, а она видела только приходившего к ним мужчину и больше ничего не знает. Тогда почему ее хотят убить?
— А почему убили остальных? — начал нервничать Саймонс.
— Им важно было разгромить офис. Поэтому они и перебили всех находившихся там людей. Сожгли документы, похитили жесткие диски. Но почему они так упрямо преследуют Олесю Бачиньскую?
— Перестаньте, — вмешался Конелли. — Мы все равно ничего не узнаем таким образом. Нужно заканчивать.
— Да, — согласилась Нащекина, — очевидно, она ничего не может вспомнить.
