Алексия беспрепятственно вошла, села за столик и сделала заказ, однако, как только ее заметили, энергичное колыхание перьев и полей шляпок и оживленное щебетание многочисленных любительниц утреннего чая разом прекратились. Все шляпки мгновенно повернулись в ее сторону и застыли неподвижно, а щебетание сменилось перешептываниями и весьма недвусмысленными взглядами. Одна или две матроны с трепетными юными дочерями встали и вышли, шурша юбками, с видом глубоко оскорбленного достоинства. Однако большинству было слишком любопытно поглазеть на леди Маккон, к тому же соседство такой скомпрометированной личности приятно возбуждало. Дамы просто упивались этим ощущением восторженного ужаса: подумать только, самый громкий из последних скандалов преспокойно сидит рядом с ними, попивает чай и похрустывает тостами!
Разумеется, такое повышенное внимание могло быть вызвано еще и тем, что упомянутая дама принесла с собой тикающую и шевелящуюся шляпную картонку, которую осторожно поставила на стул рядом с собой, а затем для верности еще и примотала к спинке ремешком своего ридикюля. Словно шляпная картонка могла сбежать! По выражениям лиц чаевничающих дам можно было заключить, что они пришли к общему выводу: очевидно, леди Маккон вместе с репутацией потеряла и рассудок.
Алексия, не обращая ни на кого внимания, ждала, когда ее расстроенные чувства вновь придут в норму, а натянутые после столкновения с божьими коровками нервы успокоятся под действием горячего напитка. После этого она уже без колебаний приняла необходимые решения и потребовала у хозяйки ручку с бумагой. Быстро нацарапала три коротенькие записки, а затем принялась пережидать сонное утро. Так прошло несколько часов, и ничто, кроме изредка подскакивающей шляпной картонки, не нарушало ее задумчивости.
* * *
Профессор Лайалл, войдя в «Шапю де Попю», подумал, что хозяйка выглядит сегодня усталой и заметно постаревшей с тех пор, как они виделись в последний раз. Это было странно: во время всех их предыдущих встреч леди-изобретательница производила на бету стаи Вулси впечатление истинной француженки, над которой годы не властны. Конечно, не в том смысле, в каком не властны они над некоторыми другими существами. Одета мадам Лефу была в свой обычный странный наряд, а именно — в мужской костюм. Большинство считало это шокирующе неуместным, однако кто-то уже начинал привыкать к мысли, что подобная эксцентричность свойственна художникам, писателям, а теперь вот еще и модисткам. Но хотя мадам Лефу и одевалась как мужчина, это нисколько не мешало ей выглядеть элегантно: костюм ее был безупречного кроя, в приятных, утонченных серо-голубых тонах. Профессор Лайалл отметил это с одобрением.
