В ожидании Красной Армии | страница 28
Юлиан бежал, прижимая груз к груди, будто ребенка. Чертово семя, какой тяжелый.
Пули начали спеваться, но он успел, добежал до лесной полосы, вломился в кустарник, упал — обрывисто, нырко, и откатился в сторону, ищи, не ищи одно.
Ползком он вернулся к краю полосы, выглянул. Темные фигурки копошились вокруг машины, ветер доносил яростные «хальт» и «хенде хох». Десант. Ищут. Груз? Короткая очередь. Добили кого-то. Лейтенанта, Ивана рязанского? Лёнчика с Иваном уральским достал пулемет, когда они сбрасывали второй ящик. Очередью посекло и груз — когда лейтенант, сорвав никчемные пломбы, открыл ящик, то увидел расколотый сосуд белого металла, из которого сыпался порошок, пахнущий аптекой и грозой.
Уцелевший груз лейтенант дал ему, Юлиану. Любой ценой вернуть в часть. Любой. Где ж ее взять, любую?
Десантники перестроились в цепь и пошли в сторону лесной полосы, по-прежнему выкрикивая «хенде хох». Неужто он, Юлиан, им так нужен? Груз, только груз. Завез шоферюга, сволочь, и лейтенанта ранил.
Тщательно, как на зачетных стрельбах, он выстрелил. Три из трех. Цепь залегла, но ответного огня можно не страшиться, автомат не винтовка, близорук.
Юлиан за деревьями пробежал метров сорок, опять вынырнул и выстрелил уже наугад, лишь бы обозначить себя. Таясь, вернулся назад, подхватил груз и бегом двинул в другую сторону.
Авось, обманул.
Слабость заставила перейти на шаг. Быстро прокис. Тяжело.
Он крепче прижал к себе груз. Загнался до тошноты. Если из полосы выйти, идти легче, но нельзя. Заметят.
Он едва не проскочил горелый хутор. Бывал здесь раньше.
Пример обострения классовой борьбы. Давно, лет десять назад, пришли раскулачивать куркуля, а тот — отстреливаться, затем подпалил дом и сгорел вместе с семьей. С тех пор и пустует хутор.
Бурьян вокруг — в рост. Скроет. Из последних сил он побежал к хутору, надеясь, что его не видят. Во дворе нырнул в погреб. Пол в ямах, перекопали, ища золото куркуля. У них в части и присказка сложилась «золото поискать», о зряшной работе. Он бросил груз в одну из ям и начал забрасывать землей. Вот и пригодилась лопатка. Работал в полутьме, чуть не на ощупь, оно и хорошо, без света не разглядеть, что землю тревожили. По-хорошему надо бы ямы заровнять, дел на час хозяину, но не хозяин он, и нет у него часа. Нужно уводить тех и пробиваться в часть. Налегке может получиться.
Я проехал деревню насквозь, сто двадцать метров улицы. Никто не ликовал, никто не улюлюкал, не швырял тухлых яиц и дохлых кошек. Никому просто не было дела ни до моей трусости, ни до моего геройства. Разве что Филиппу. Он смотрел на меня жадно, но при родителях спросить не решался. Яркие пятнышки на лице обещали ветрянку.