Тихо сегодня. И в небе, и на земле. Все ходят на цыпочках. Прислушиваются, ждут. Боятся, что он боится. Это и хорошо, и плохо. Что боятся — хорошо. Правильно. Плохо, что допускают, что он может испугаться.
Разве он боится? Нет. Предполагать, что он боится — все равно, что предполагать, будто он толстовец, непротивленец, пацифист. Тогда почему он здесь, а не командует — там?
Он здесь потому, что, во-первых, этим он ограждает себя от паники. Паника страшнее и заразнее чумы.
Во-вторых, у него появилась возможность спокойно и трезво оценить ситуацию.
В-третьих, ему нужно разработать стратегию. Конкретную стратегию для конкретной ситуации.
И, в-четвертых, он ждет.
Старик поморщился, поймав себя на том, что думает словно доклад читает. Катехизисные приемы хороши когда? Катехизисные приемы хороши тогда, когда нужно вдолбить идею в чужую голову, малограмотную, а то и просто дурную. Сейчас нужно иначе. По другому.
Лист бумаги на столе становился белее и белее.
Светает.
Старик снял колпачок с вечного пера и начал писать:
«Братья и сестры!»
* * *
Перекись пенилась вяло, нехотя, и, пропитав марлю, сбегала по руке вниз, обретая по пути грязный рудный цвет.
Я потянул за край повязки, разматывая набухший бинт. Последний, болезненный виток, и рана обнажилась.
— Повезло, — подбодрил я больного. Тот согласно кивнул,
— Зацепила легко, — и вдруг заплакал, неумело, пытаясь удержаться, и оттого еще громче, взрывнее.
— Ну, ну, не так уж больно, — соврал я. Больно быть должно: рана неглубокая, но обширная. Я набрал новокаин в шприц.
— Жалко Рекса, — пробилось сквозь рыдания. — Он меня спас. Я с ним был, когда на меня налетел… налетело… — он беспомощно покачал головой. Чувствую, руку задело, я ее к лицу вскинул, защищаясь, а тут Рекс подоспел. Темно, фонарь из руки выбило. Слышу, по земле катаются, Рекс и… оно. Пока бегал за светом, пока вернулся, — он не замечал, как я очищал рану, от новокаина его развезло вернее, чем от водки, лицо раскраснелось.
— Чего я вру — вам, себе? Не возвращался я. Закрыл дверь и ждал до утра до самого. Вы шел, а от Рекса… — он отвернулся и замолчал. Я наложил последний шов, перебинтовал, повесил руку на повязку-косынку.
— Посидите, я заполню карточку. Фамилия?
— Волгин Максим, — он успокоился. На вид.
— Надолго здесь?
— Экспедиция. Трассу размечаем.
— Какую трассу?
— Старая узкоколейка рядом. То ли восстанавливать собираются, то ли новую строить, — словами он отгораживался от недавних слез. — Как начальство решит.
