Челюсти, действительно, впечатляли.
— Значит, есть еще?
— Проверяем, — охотник первым двинулся назад. — Где пропадать скот начнет, или люди, нас посылают.
— Кто посылает?
— Известно кто. Власть.
— Прямо в Жаркое и посылает?
— Нет. У хуторянина пропала корова, у Семченко. Хозяйство там, на востоке. Километров десять будет. Украли, думаю. Но проверить обязан. Он голове района родственник, приходится усердствовать.
Мы уходили, оставляя позади пятно на скатерти. Неприятное пятно. Под стать скатерти. А скатерть — хозяевам и гостям. Мы тут ели-пили, а вы нюхайте, коли незвано пришли.
— Покидаю вас, — не доходя до околицы начал прощаться охотник. — До заката как раз дойду до хутора, тут тропиночка есть.
Тропинки я не видел, но охотник уходил споро, гонимый недоступным мне ветром.
Одинокий парус камуфляжной расцветки.
Я тоже умею: надутый до звонкости спасательный круг, во рту вкус талька и резины, ногой отсторожненько в набегающую волну и — ах! я парю меж небом и бездной, соленая вода бьет в лицо, а откуда-то сзади цепляет жестяной голос:
— Гражданин в спасательном круге, вы заплыли за буйки! Немедленно вернитесь!
Затычка из круга выскочила, и вскипевшая вода защекотала правый бок. Но я вернусь.
Я сидел на кухоньке до сумерек, пока отсветы из поддувала плиты не проявились на полу. Тогда я подбросил монету: орел — иду в библиотеку, решка — готовлю «малый докторский» — сорок граммов спирта, пятьдесят граммов воды колодезной, капля уксуса и капля полынной тинктуры.
Монета покатилась по доске и пропала в щели.
Ничья. Я подсыпал в топку угля, (надо бы навес для уголька соорудить, а то кучей позади дома, нехорошо), и остался у печи на кухне, искать берег, к которому стоит вернуться.
* * *
Он повернул голову влево, слегка наклонил, всматриваясь в зеркало. Лицо, доброе, мясистое, в очках гляделось иначе.
Золотая оправа, большие квадратные стекла, а в результате, извините за выражение, интеллигент какой-то. Импозантный, даже одухотворенный, чужой.
Он снял очки, подарок Калерии, она смеялась, мой умненький наркомчик, ха-ха, легонько помассировал переносицу. Пустяк — очки, любая гнида позволить может, а он вот воздержится. Возможно, из суеверия, но: сегодня лицо изменил, а завтра стране. Ерунда? Лавина тоже из-за ерунды срывается. Пусть видят, каким привыкли. Калерии нет, а очки, что ж, полежат.
До самых лучших дней.
Открыв папку, он достал бумаги, отставляя их на длину руки, пытаясь разобрать текст. Буквы суетно прыгали, не давая замереть. Города, дивизии, танки и самолеты. Все в минусе.
