Сначала это забавляло его. «Ничего не поделаешь, — смеялся он, — у Анки действительно голос!.. Недаром нганасаны любят ее, как мы когда-то Шульженко…» И так, пока Елена однажды не отрезала: «Оставь! Мне надоело слышать о ней! И вообще все надоело… К черту!.. Хочу в Москву. Я… — она справилась с внезапной вспышкой, тихо уже закончила: — Я, наверно, одна уеду…»
«Никуда ты не уедешь, — сказал он, улыбаясь, хотя и понимал, что Елена говорит серьезно. — Я без тебя на Кольском помучился, хватит! Нам бы с тобой на юг, подлечить нервы, чтоб не пошаливали…»
«Перестань!» — Елена оборвала его. Она понимала, что ни на какой юг он не поедет. Зачем обманывать?
Никита задумчиво прошел раза два из угла в угол комнаты и, что-то преодолев в себе, смяв, может быть досадуя, что она так болезненно принимает его безобидные в общем-то шутки, пообещал:
«Больше мы эту музыку не заводим… Ладок?!»
Может, и ладок, а может, и холодок. Она не ответила, не сказала ему: «Лады!» — промолчала, и он принял это как должное.
Она твердила о Москве едва ли не с первого дня, как приехала сюда, в Барахсан, и если вначале это еще могло казаться капризом, то недолго. Упрямство Елены временами коробило, особенно когда она со снисходительным высокомерием убеждала его, что в Москве он со своими, да и с ее связями добьется большего, чем на Аниве. Зная, как щепетилен Никита в делах, она спешила предупредить его возражения. «А что тут такого?! Чем ты хуже других?..» — но как ни упрощала, не удержалась-таки и от упрека, пока, правда, похожего больше на предупреждение:
«Неужели ты думаешь, что я должна бегать за тобой со стройки на стройку, как собачка на привязи?!»
Никита с удивлением посмотрел на нее, понял, что она ждет, во всяком случае, готова ответить на его возмущение своим, и сдержанно усмехнулся.
«Я как-то говорил тебе, что шутить надо тоньше, дипломатичнее. Пожалуйста, будь осторожнее в выражениях…»
«А я не шучу. Да и не умею…»
Тогда и он вспылил. Ответил не то что дерзко, но достаточно ясно, чтобы не оставалось на этот счет сомнений:
«Я не требовал от тебя никаких жертв и не требую…»
От этих разговоров появлялся неприятный холодок в душе, дававший о себе знать всякий раз, как только вспыхивало между ними несогласие, даже когда речь шла о чем-нибудь второстепенном, как вот о песне… Он начал подумывать, что Елена тяготится Севером, может быть, психика ее не выдерживает утомительного однообразия полярной ночи, а может, пришло как-то на ум, она тяготится им, их жизнью?! Такое предположение ему самому казалось страшно нелепым, диким, а Елена к тому же умела увиливать от прямых вопросов, и отношения их постепенно до того запутались, что он и сам не знал: чего же, наконец, хочет от нее? Или она от него?!
