Белогвардейский переворот окончательно уничтожил его надежду на возвращение старого строя жизни. Нагляделся он тогда на злоупотребления, воровство и взяточничество, на невежество, глупость и бессмысленную жестокость белого офицерства, а ведь он многих белогвардейцев-офицеров знал мальчиками, они учились у него в гимназии. Белых он жалел и презирал. Это было чувство отца к сыну — пьянице и бездельнику, не оправдавшему возлагавшихся на него надежд. Жизнь людей на земле стала ему казаться чудовищной нелепостью; его посещали мизантропические[4] мечты о гибели всего человечества.
Константин Петрович был мобилизован на заготовку дров и находился в той группе, которая была послана рубить монастырский лес.
В день восстания среди мобилизованных бродили с утра неясные слухи; когда же вечером всех, предварительно пересчитав, заперли в большую темную комнату монастыря и со двора донеслась до них тревожная дробь барабана, тогда злоба и страх, радость и тревога наполнили комнату, где помещались мобилизованные.
В эту темную, тревожную ночь в большой душной комнате никто не спал: шептались, перебирали имена коммунистов со злорадством, вспоминали об их промахах и надеялись, надеялись, надеялись…
И Константин Петрович тоже не спал, лежал на твердой и узкой скамейке, покрывшись своей шинелью, переворачивался с боку на бок и думал. Не верил он в успех восстания и не сочувствовал ему, — помнил опыт чехословацкого мятежа и колчаковщины. Коммунисты оставались ему чужды, и не верил он тому, что они пишут на своих красных знаменах и за что самоотверженно умирают. Но если народ, рабочие, красноармейцы — эти крестьянские парни в солдатских шинелях — столько лет идут за ними, то, может быть, какую-то жизненную правду они несут с собой? Может быть, надо было попробовать работать с большевиками, и тогда он нашел бы их правду, — а он лежал на диване, читал книжки в изящных переплетах и… проедал их.
И как только вернулась одна рота в монастырь и стало известно, что восстание подавлено, Константин Петрович отпросился на день в город, чтобы переменить износившуюся обувь, а кстати про себя решил он зайти в наробраз, спросить: может, работа для него какая найдется? Да и хотелось новыми глазами посмотреть на опостылевший городишко, съевший всю его жизнь, на нелюбимую, но привычную Маргариту Семеновну, ближе которой все же нет у него никого.
Медленно движется обоз, и видит Константин Петрович: по широкой площади со всех концов города к зданию цирка собираются люди, идут кучками и поодиночке, молодые и старые, мужчины и женщины; разнообразны их лица, улыбки, жесты, походка, и все же во всех что-то сходное есть, точно все они идут навстречу далекому утреннему солнцу. Это коммунисты собираются на партийное собрание.
