Не кричала теперь Лиза и не плакала. По влажному снегу подползла она к трупу, приподняла мертвую голову, коснулась ладонями холодных щек.
А небо голубело, все в мире наливалось красками: маленькие домики окраины, бурая дорога, голые деревья. Край неба алел все ярче и ярче, как будто там разгорался костер. Оттуда должно было встать солнце, и сугробы и крыши домов к бело-голубому прибавили чистый и почти неуловимый розовый отсвет.
Лиза все яснее видела гримасу отвращения и муки на лице Симковой, на бледном лице с мертвыми, зажмуренными глазами, которые она недавно видела прекрасными и налитыми радостью жизни.
И она с недоумением смотрела на простую и радостную красоту весеннего восхода… Кому нужна эта чудесная прозрачность воздуха, эти живые, веселые краски? Ей казалось, что жизнь человеческая пришла к концу. Остались пустые, мертвые домишки, назойливо-мерный и тоже точно мертвый стук пулемета. И зачем так радостно звонят в церкви?
Она оглянулась… Маленькие домишки с закрытыми ставнями, синие сугробы, белесое небо. И этот труп — все, что осталось от красивой, радостной, живой девушки… Ведь великий пост не кончился — значит, священники пасхальным звоном колоколов приветствуют этот день насилия и смерти? Но теперь уже с двух сторон слышен был стук пулеметов. И когда вдруг совсем близко за этими маленькими домиками и серыми заборами вспыхнула и разгорелась перестрелка, Лиза обрадовалась и сама себе удивилась. Коммунисты… они где-то здесь, близко. И они продолжают бороться.
Лиза поднялась. Прикрыла тело Симковой, поцеловала ее холодный лоб. Бог, где же он? Ступни у Лизы окоченели так сильно, что она с трудом привстала и, как могла, быстро побежала в ту сторону, откуда все ближе и ближе беспорядочно сыпались выстрелы…
Дверь на несколько секунд открылась… В темноту и сырость подвала упал колеблющийся луч электрического фонаря. Несколько ругательств, ударов — и Климина втолкнули в подвал. Опять темнота, стук удаляющихся по лестнице шагов, неясный переплет подвального окна.
От удара Климин упал… Приподнялся и прислушался. Ему казалось, что он слышит какой-то шорох.
— Кто здесь?
— Климин!
— Стальмахов?
По голосам узнали друг друга, и руки на ощупь сошлись в темноте. Вдруг Климин застонал.
— Осторожней, Стальмахов, у меня плечо прострелено. — И сразу вспомнили, где они и что с ними.
— В один мы капкан попали, Климин… И все же я рад, что именно с тобой проведу последнюю ночь моей жизни…
