По листу жести, что болтался на одной из опор вышки, ветер барабанил сплеча, бил из всех пулеметов метели, крутя его и дергая, будто сорванное крыло.
— Слушай, Гривей, как ты думаешь, дотянем мы до утра? Да ты сиди тихо, говорю тебе, не вставай. Лежи, значит, а как увидишь, что я засыпаю, бросайся на меня, лай и кусай, не отставай, пока не проснусь, понял? И как тот дьявол научил Пуму чувствовать, что человек засыпает?
И, разговаривая так с псом, он старался устроиться поудобней в том уголке под снопами; уселся на сумку, поджал коленки к подбородку, поднял воротник куртки и спрятал в него нос, оставив только узенькую щелку, через которую глядел в темноту, стремясь как можно дольше удержать тепло собственного дыхания. Пес с обледенелой колючей шерстью, скорчился в закутке, дрожа всем телом, едва слышно подвывая и дыша учащенно и хрипло, совсем как тот больной астмой ребенок в поезде. Пес жался к его коленям и пытался просунуть мерзнущую морду ему под руку. От него душно воняло псиной. А ревущая, грохочущая, свистящая вьюга тихо-тихо удалялась, чтобы потом опять обрушить на них все громы небес и все стоны земли.
Добрика глядит на пляску метели, глотает слюну и вслушивается в потрескивание бревен, истерический хохот вьюги, грохот литавр и лязг листа жести, висящего над его головой. И отяжелевшие веки слипаются, уши закладывает мягкая теплая вата, голова клонится все ниже к собачьей морде, мысли заволакиваются серой дремотой, погружаются в нежный немой водопад.
8 января 1933 г., после полуночи.
— Что это на тебя напало, друг? Теперь ты сам лаешь?
— Да, лаю. А ты кто?
— Я уже говорил, я тот, кто тебе еду носит. Что это на тебя напало, черт побери?..
— Уснула Пума, не видишь, что ли? Ишь, как похрапывает, поганка! Шестьдесят три года не спала, а тут уснула…
— Ну и пусть спит, черт с ней, чего тебе еще надо, сам же хотел поспать хоть чуточку в этом вонючем погребе.
— Мы поспим, погоди немного, но разве ты не видишь? Мы поменялись ролями. Эта зверюга думала, что сведет с ума меня, а теперь я сам извожу ее… Зеваешь, падаль, а? Челюсти трещат от зевоты, но так и знай, я не дам тебе спать. Лопни я на этом месте, не дам!
— Уж не свихнулся ли ты, дружище? Только полоумные слышат псов преисподней и сами начинают лаять…
— Да, я свихнулся.
— Так скоро?
— Скоро, говоришь? Тебя бы на мое место… Поглядел бы ты на того, кто считает себя жестянкой и тарахтит до сих пор в желтом доме, а когда видит собаку, как сказал дрессировщик, быстро-быстро роет яму, лезет в нее и засыпает себя землей?! Вот тебе жестянка, на! — и изо всех сил он швыряет алюминиевую миску об стену камеры.
