— Слушай, — обратился к нему жандарм. — Будь осторожен, тебя ищут. Им сообщены твои приметы. Знаю, ты не доверяешь мне, но это меня не интересует… За кладбищем стоит заброшенная нефтяная вышка. Там ты и встретишься с Архипом… Понял? Ступай и ни шагу оттуда, пока он не придет…
Они поглядели друг на друга в упор. Жандарм спокойно курил, опершись локтем на ствол винтовки.
— И не заходи к нему домой. Его жена перепугана, а он не смог вернуться…
— Но он не арестован?
— Нет. Может быть, обойдется. Жди его там. Если попадешься, я тебя не знаю, ты меня не знаешь. Понял? Как тебе эти несчастные? — он указал на баядерок. — Горе с ними, да и только! Страна гибнет, а им и море по колено! Выходи отсюда следом за мной. Если надо будет, я тебя немного поведу под конвоем. И не мотайся по городу без толку, второй раз на меня не попадешь. Ясно?
Добрика хотел выйти, но его остановил господин с каракулевым воротником.
— Простите, занавес никак не задергивается, не знаете ли вы, где механик?
Добрика пожал плечами, тот плюнул: «Вот дыра вонючая!»
2 февраля 1933 г., 21 ч.
И вот он на вышке, ждет целую вечность!..
Был ли он когда-нибудь молод? Есть ли у него прошлое? Есть ли воспоминания? Он ничего не помнит. Все смутно, размыто, все потеряло значение. Важно одно: выдержать. И возвратиться. Единственное, что он может и должен сделать, — это не спать. Волком воет вьюга, и мороз такой, что кости трещат. Было ли когда-нибудь тепло? Было ли солнце, зной, духота? Может быть. В какой-то давным-давно забытой жизни, смутной, неправдоподобной, может быть, даже мнимой!..
Теперь он там, где было хоть немного тепла, в танцевальной школе, на мансарде портняжной мастерской с гипсовыми манекенами… Остывшая печь, расстроенное дребезжащее пианино и щеголеватый мужчина, аккомпанирующий граммофону с огромной трубой, на диске которого крутится, спотыкается пластинка, смешно повторяющая одну и ту же музыкальную фразу, к негодованию преподавательницы танцев, старой, худой, кожа да кости, похожей на ревматичного паука, — она учила их, парней и девушек с городской окраины, движениям, преисполненным праздничной помпезности, приличествующим свадебному маршу.
— Вот так, дети мои, раз и два-а, раз и два-а, протянутая рука невесты на уровне сердца, кисть лежит на ладони жениха… Вот так!.. Ра-аз — два-а-а, ра-аз — два-а… Это, кавалеры и барышни, священный ритуал, в жизни человеческой, помимо рождения и смерти, это самое значительное событие… И ра-аз, и два-а! И ра-аз, и два-а! Послушай, девушка, не гляди на меня так, я нарядила тебя в мое подвенечное платье, которое сама никогда не надевала, я как-нибудь расскажу почему, будь собранней, торжественней, не смей хихикать, как дурочка!
