Он смешался с толпой, шествующей за катафалком. Покойник, очевидно, был человеком богатым, нанятые плакальщицы душераздирающе причитали, родственники и друзья покойного, одетые в меховые шубы, выступали с большим достоинством. Сзади ехали коляски с поднятым верхом.
Двух чересчур ретивых полицейских, попытавшихся проверить документы у сопровождавших похоронную процессию, тут же усовестил некий важный господин, который сделал всего один жест, выражавший укоризну и безграничное удивление. Полицейские вытянулись по стойке смирно, откозыряли и почтительно проводили глазами траурное шествие.
Добрика шел с покаянным видом, наклонив голову и подняв воротник куртки, прижимая к груди сумку. Он искоса поглядывал на жандармов и, миновав площадь, увидел, что они отстали. И все же продолжал идти следом за катафалком, пересек городской центр, поднялся по извилистой улочке к чаще вышек, насосы которых как бы провожали покойника ритмичными вздохами. Рыдали фанфары, на перекрестках кортеж останавливался, священник читал молитвы, детишкам бросали пригоршню мелких монет, и колесница, как черный корабль, качаясь, проплывала мимо вышек к кладбищу. Там могильщики ломами долбили мерзлую землю — покойнику придется подождать, пока могила будет вырыта. Большинство из сопровождающих кортеж разошлись, музыканты то играли, то согревали дыханием руки, промерзшие трубы фальшивили и издавали резкие скрипы, как несмазанная дверь.
Господин, снискавший уважение полицейских, произносил прощальное слово, с усилием изображая скорбь:
— Сей благочестивый прихожанин глубоко чтил все, что есть у нас святого, — семью, родину, господа бога, он был для нас как отец. Все, кто любил его, оплакивают его… Те, кому помогал он, знают, что потеряли в нем родного брата, коммерсанта — филантропа, человека, который начал с нуля и достиг, как видите, многого… В этот час глубокого горя и безутешной скорби…
Добрика получил ложку кутьи на клочке бумаги и с удовольствием проглотил ее, почувствовав приятный вкус вареной пшеницы, лимонной цедры, толченых орехов и ромовой эссенции.
На короткий миг он увидел лицо покойника, — священник кропил его из темной бутылки крест-накрест вином, смешанным с растительным маслом. Оплывшее, словно из теста, это лицо выражало полное равнодушие ко всему на свете и даже отвращение. И Добрике вдруг показалось, что он сам лежит в гробу вместо покойника. Его замутило от проглоченной кутьи, и он отошел. В глубине кладбища виднелась заброшенная вышка со склонившейся набок верхушкой, похожей на черную островерхую шапку, которую вьюга сбила набекрень. Плакальщицы причитали охрипшими на морозе голосами: «Сладкий сон тебя манит, будешь ты землей укрыт. Ты оставь свой сон в могиле, к нам вернись ты в прежней силе!»
