Это было так невероятно, точно луч света пробился в черный подвал и осветил и эту женщину, и толпу этих оборванных ребятишек, и полуслепую старуху, сидевшую на пороге своего закутка.
— Смотрите, — сказал нам один товарищ, перед тем как мы пошли в этот квартал, — вы увидите ужас, который не поддается описанию. Но знайте, что там живут люди в этой тьме, люди, а не жалкие, сломленные угнетателями существа. Там копится сила народного гнева. Там живут и работают борцы за лучшее будущее. И когда народный гнев вырвется из вековой темноты, горе тем, кто так бесстыдно издевался над народом, кто высасывал из него последние соки, кто превратил его в бесправного раба!
Я думаю, что этот товарищ прав!
Каждое утро ей подавали машину. Стройный, в синей куртке с золочеными пуговицами шофер открывал ей дверцу, и когда собака занимала свое место рядом с ним, он опускал стекло, чтобы прохладный утренний воздух обвевал ее усталое от жаркой ночи тело.
Машина катилась по широким улицам, на которых еще не завивались рыжие смерчи пыли, мимо богатых домов, тонувших в зелени. Потом машина пробиралась между коттеджей нового поселка для господ иностранных инженеров, строивших новую фабрику на окраине Карачи, затем тяжело взбиралась на песчаные дюны Клифтон-бича, за которыми во время отлива открывались унылые песчаные бугры, пропитанные соленой водой. Бугры колыхались, точно были сделаны из резины. От этих бугров несло солоноватым, влажным запахом, таким острым и холодным после городских стен и улиц.
Она прыгала на дюны и шла медленно, вглядываясь в серебристое море с курчавой зеленоватой пеной. Кое-где проходили паруса, дымил пароход на дальнем рейде. Она шла в своей светло-серой попонке с мягкими голубыми пуговицами, как настоящая английская леди, гордо смотря по сторонам. Все знают, что европейским породистым собакам вреден горячий климат Карачи, и ее хозяин — англичанин — это прекрасно понимал. Поэтому он и приказал шоферу возить ее каждый день к морю, чтобы она дышала соленой прохладой и ее нервы успокаивались.
Потом она гуляла под вечер по большому пустырю. За ним виднелась стена джентльменского клуба, где ей был хорошо знаком зеленый бархатный газон и желтые дорожки, усыпанные красным гравием, клумбы с тяжелыми пестрыми цветами. Пустырь был хорош к вечеру, когда на небе вечерние облака застывают, как караван верблюдов, и трава пахнет горьковато и пряно.
На пустыре
