Я присматриваюсь к моему спутнику и ближе знакомлюсь с ним. Высокого роста — сто семьдесят семь-восемь, стройный тёмный брюнет с небольшой круглой бородой и волосатыми руками. Одет в серый пиджак, жилет и папаху. 38 лет. Зовут его Ахмет Дульгер-оглы, сам он хемшин из села Холджо в водоёме Фортуны>18, но женился в Хевеке и вот переселился сюда. Восемнадцать лет прожил хлебопёком в Елизаветграде и из-за военной встряски вернулся домой>19. О причинах моего посещения не спрашивает ничего, видимо, беседа его с Мехметом исчерпала этот вопрос. Но сразу переходит к политике. Судьба русской революции и позиция Временного правительства по вопросу о мире сильно озабочивают его. Мира, как все проживавшие подолгу в России, ждёт не только из-за того, что невтерпёж разорение и обнищание, «посланное Богом» на его страну. Но в словах звучит надежда на возможность выехать в Россию на работу. И дальше беседа разворачивается, как все мои политические беседы в Гюрджистане, по трафарету. Несколько слов, и на очереди вопрос о судьбах оккупированной Россией страны. Обсуждение возможности status quo приходит всегда последним — это вопрос академический, и решение его страстей не возбуждает. В первую очередь, конечно, обсуждается вопрос о присоединении к Армении, и ответ на него неизменно отрицательный и нетерпимый. Но встретить знакомую мне нетерпимость у хемшина, «бабушка» которого ещё помнила армянский язык, я не думал. Попутно замечание о религиозной терпимости. Критикуя турецкие порядки, Ахмет доволен Россией: «Я 18 лет прожил там, и разве хоть раз кто-нибудь задел мою религию?» Относительно решения вопроса в смысле единой Грузии я ещё раз убедился, что это был пустой звук, не нашедший никакого отклика. Так было положено начало политическим прениям, развернувшимся во всей широте вечером в Меретете. Там получили развитие частью знакомые, частью новые черты нашей беседы в пути. Наша беседа была прервана зрелищем на пути, вскоре после поворота дороги, следующем в этом ущелью Хевек-суи, меняющего направление на SW. Отсюда ущелье представляет корытообразную долину, тянущуюся к перевалу на Хотучур и соседним пикам, и сдавлено с боков пологими откосами отрогов Качкара и Бавут-дага. Несколько выше моста, где ущелье меняет направление, дорогу нам перегораживала большая конеч ная морена[43] некогда занимавшего долину Качкарского ледника. Я бросаю политику и иду к валунам, высоко взгромоздившимся над дорогой. Валуны достигают метра, не более крупные. В конце они рассыпаны, но дальше громоздятся в отчётливый холм конечной морены. Два наиболее крупных — почти у вершины. Противоположный склон полог. Правый бок морены примыкает к правому боку долины, левый спускается в направление берега Хевек-суи. Вопрос о следах оледенения Понтийского хребта должен быть решён положительно. И замечу, здесь в углу между хевекскими и хотучурскими альпами было больше всего вероятия натолкнуться на эти следы. Я ждал морены. Наиболее мощные массивы, северный склон, пологий тут много более, чем северный склон Понтийского хребта, — именно здесь должны были эти факторы содействовать развитию наиболее мощного оледенения. И теперь при взгляде на корытообразную долину было ясно, что всё ущелье было занято ледником, спускавшимся до уровня[…]
