За мастерскими теснились приземистые хижины с плоскими крышами, некоторые были обнесены каменными оградами. В двориках по чахлой траве ползали голые дети, бродили тощие овцы, козы. Кое-где меж хижин виднелись крохотные участки обработанной земли, на них копошились женщины в длинных, до пят, просторных рубахах, в платчатых головных покрывалах. Кварталы отделялись узкими улочками, местами чернеющими жидкой грязью. На некоторых крышах сушилась трава. За хижинами, в глубине города, виднелся обширный пустырь, окаймленный густыми кустами розового тамариска, а за тамариском выступала голубовато-дымчатая равнина моря. Обе городские стены уходили на несколько сот локтей в море и почти смыкались, оставив лишь узкий проход, образуя гавань. В гавани на мелкой, сверкающей под солнцем зыби, покачивался корабль.
Вожатый видел: ничего не ускользало от зорких глаз византийца, который, заметив возле сточной смрадной канавы громко спорящих людей, остановил коня, чтобы послушать, о чем они спорят.
Двое темнолицых, в оборванных рубахах албан, стоя возле пешеходного мостика из двух бревен, переброшенных через канаву, кричали друг на друга. Возле толпились, слушая, смуглые подростки в набедренных повязках и несколько чумазых бритоголовых рабов, очевидно вышедших из кузни.
- Я здесь родился! - гневно кричал один из албан. - Это моя земля! А ты - пришлый! Как смеешь ты не уступить мне дорогу?
- Пусть я пришлый, но равен тебе - я свободный албан! - отвечает второй. - Почему я должен уступить тебе, если подошли мы одновременно?
- Уйди, проклятый галван [презрительная кличка пришлых], или я сброшу тебя с моста! - Подростки одобрительно посмеивались, рабы равнодушно молчали, угрюмо развлекаясь, подталкивали друг друга. Пришлый албан затравленно оглянулся и с мрачной униженностью отступил от мостка. В это время из глубины улочки на сером, вскидывающем голову жеребце рысью выехал всадник в шелковом халате, лохматой шапке, подбоченившись, ни на кого не глядя, въехал на бревна; конь, всхрапывая, осторожно прошел по мостку, но копыто задней ноги сорвалось с бревна, конь пугливо присел, рванулся под ударом плетки наездника и прыжком взлетел на берег, грудью столкнув не успевшего или не захотевшего отойти местного албана в зловонную канаву. И напрасно тот кричал и хватался за нож, висевший на ремешке, опоясывающем рубаху. Всадник даже не оглянулся.
- Эй, проклятый шихван, я пожалуюсь Мариону! - крикнул местный албан, стоя по пояс в зловонной жиже.
