— А потому, — горло ожгло совсем уж непереносимой болью, но я продолжил насмешливо выхаркивать слова, — если начальство узнает, что вы, дуболомы, слили в сортир такую ценную информацию — поимеет вас обоих в извращенной форме! — Нарываться на неприятности абсолютно не хотелось. Но если нарываться, так уж по-крупному — а то мы совсем никуда не двигаемся. — Капитана, стал быть, первого оприходуют — как старшего по званию, ну, а тебя, красавчик — на сладкое оставят! После такого надругательства над вашими девственными задницами… Или уже не девственными?
— А ну прекратить балаган! — Неожиданно заорал капитан, нервно дернув ноздреватой щекой и засадив со всей дури ладонью по столешнице.
Подпрыгнувшая от удара чернильница не устояла и перевернулась, заливая и без того замызганное сукно очередной порцией черной краски.
— Товарищ капитан… — Младлей поспешно поставил чернильницу обратно и принялся промакивать пятно большим деревянным пресс-бюваром[2]. Но протокол допроса, залитый разлившимися чернилами, был безвозвратно испорчен. — Вся работа насмарку!
— Перепишешь! — небрежно бросил подчиненному капитан. — Не отсохнут ручонки-то! А еще раз вякнешь — на передовую отправлю! Первым же эшелоном! Понял?
— Так точно, товарищ капитан! — испуганно отозвался младлей, вновь утыкаясь глазами в чистый лист бумаги, поспешно выдернутый из толстой стопки на подоконнике.
— Итак, дед, — угрожающе произнес капитан, тяжело навалившись на стол локтями и демонстративно поигрывая желваками, — даю тебе еще один шанс! Последний! Будешь и дальше запираться — поставлю к стенке! Что ты, сука, делал на заброшенной узкоколейке в селе Филькино? Диверсию замышлял? Какую? Кто готовил к заброске в наш тыл? Кто разрабатывал операцию? В какой диверсионной школе Абвера проходил обучение? Кто командир…
— Дурилка ты, картонная, капитан, — устало произнес я, едва сдерживая внезапно навалившийся горячечный озноб. Уже все мое тело горело, словно в адском огне, а голова нехило так кружилась. Похоже, температура зашкаливает. И боюсь, что долго мой изношенный старческий организм такого издевательства над собой не перенесет. Да и то странно, что столько продержался…
— Говори, сволочь! — Капитан размахнулся и оторвал задницу от стула, видимо, намереваясь отвесить мне тяжелую затрещину.
— СИДЕТЬ!!! — неожиданно рявкнул я громовым голосом. И откуда только силы взялись?
От меня словно бы отошла какая-то «волна», невидимая глазу и неуловимая обычными органами чувств. Она стремительно распространялась в окружающем пространстве. Попавшаяся ей на пути электрическая лампа, продолжающая нещадно резать мне глаза, отчего-то разгорелась во стократ ярче. Раскалившаяся вольфрамовая спираль вспыхнула, словно маленькое солнце, а после стеклянная колба лопнула с глухим чпоком, окатив меня острым стеклянным крошевом. Столкнувшись с «волной», заискрила электропроводка, добавив в кабинет вони от спекшейся и задымившей изоляции. Но у дверей кабинета «волна» застопорилась и дальше не пошла, и я это отчетливо почувствовал. Не знаю, каким таким местом, возможно, своей тощей старческой «задницей».
