Кстати, большевики, как признавал в своих воспоминаниях о революции Лев Троцкий, потому и победили, что не побоялись использовать недоверие, ненависть неграмотной России к «человеку в пенсне», ненависть к богатым, к профессорам, не говоря уже о ненависти к дворянству. О какой национальной идее могла идти речь, если, как писал в своих «Очерках великой смуты» Антон Деникин, солдаты из крестьян, покидающие фронт, приговаривали: «Мы тамбовские, до нас немец не дойдет». Но я сейчас не о полемике между русскими философами о сущности русской идеи. Я о том, чтобы вместо споров о русской идее начать серьезный разговор о формировании русской нации как чего-то органичного и целостного, разговор о том, что превращает народ в нацию, и чего нам для этого не хватает. И здесь для нас, русских как славян, на мой взгляд, будет полезен опыт поляков, которых мы так не любим. Еще в 80-м году прошлого века, когда судьба занесла меня в гущу событий, связанных с зарождением «Солидарности», я обнаружил для себя, когда и с чего начинается нация. Главную идею начавшегося тогда восстания польского рабочего класса сформулировал епископ Волошин из Торуня, и она звучала следующим образом: «Поляк в поляка не стреляет». И действительно, тогда, когда 9 миллионов поляков заявили о своей солидарности с восставшими рабочими Гданьска, не прозвучало ни одного выстрела. И не забывайте, еще в 1970 году Гомулка из пулеметов расстреливал демонстрации рабочих в том же Гданьске. Как видно, не сразу поляки пришли к пониманию того, что подлинная нация начинается с отказа от применения оружия в политической борьбе.
Не могу не вспомнить, что борьба Ельцина со Съездом народных депутатов РСФСР не обошлась без человеческих жертв. Кстати, ни одна политическая сила – ни власть, ни либералы, ни коммунисты – никогда не вспоминают о гибели почти 200 людей во время событий 4 октября 1993 года. И, на мой взгляд, это первый признак того, что на самом деле нет у нас никакой русской нации. Вспомните, с каким равнодушием, даже с любопытством тысячи москвичей наблюдали, как из танков расстреливают людей, пришедших тогда защищать русскую демократию, пришедших к Белому дому. Повторяю, несовместимо национальное чувство с тем равнодушием, простым любопытством, с которым москвичи наблюдали за очередной русской трагедией, кровавой трагедией, которая разыгрывалась на их глазах. Я, спустя несколько дней, в своей статье «Россия сегодня больна душой» (Труд, 12 октября 1993 г.) писал, что «даже если бы на улицах Москвы и в Белом доме погибло бы в 10 раз больше людей, то они, безучастные к чужому горю русские люди, все равно бы не содрогнулись, все равно бы утверждали, что они не понимают, кто прав, кто виноват, – Ельцин или Хасбулатов».
