На обороте этого же письма (не заботились о собирании автографов!) старец написал Гоголю:
"Мне очень жаль вас, что вы находитесь в такой нерешимости и волнении. Конечно, когда бы знать это, то лучше бы не выезжать из Москвы. Вчерашнее слово о мире при взгляде на Москву было мне по сердцу, и я мирно вам сказал об обращении туда, но как вы паки волновались, то уж и недоумевал о сем. Теперь вы должны решить сами свой вояж, при мысли о возвращении в Москву, когда ощутите спокойствие, то будет знаком воли божией на сие..." ["Вестник Европы", 1905, No 12. С. 710.]
Гоголь возвратился в Москву и, по свидетельству современников, в частности Сергея Тимофеевича Аксакова, был грустен, расстроен, особенно 1 октября, в день назначенной свадьбы, совпадавшей с днем рождения матери...
Следующая фигура, которая возникает при произнесении слов "Оптина пустынь",- Федор Михайлович Достоевский.
Можно ли сказать, что судьба случайно связала его с этим местом? Можно сказать так: случайно, но все-таки судьба.
Когда совершалась казнь над петрашевцами, в Петербурге, в 1849 году, то на эшафоте рядом с двадцативосьмилетним отставным инженер-поручиком Достоевским стоял бок о бок его товарищ по кружку Николай Сергеевич Кашкин.
Еще и сейчас существует в трех километрах от Козельска село Нижние Прыски. Обыкновенные избы, ветлы, колхоз, коровник, асфальтовая дорога через село.
"По этой дороге (тогда, разумеется, не асфальтовой. - В. С.) полтораста лет назад возвращался из Киева в Москву необычайный путешественник замечательный поэт и бывший владимирский губернатор И. М. Долгорукий. Умный и наблюдательный, он любил и понимал архитектуру, и его описания для нас очень интересны. "От Козельска до Перемышля, - писал он, - дорога усыпана, так сказать, господскими местностями и прекрасно отстроенными. Более всех прочих глядеть хочется на деревню г. Кашкина. Большой каменный дом в три жилья, вокруг него прекрасный сад, беседки, искусственные шатры" [Николаев Е. По Калужской земле. М., "Искусство", 1970. С. 117].
Эта усадьба достояла почти до наших дней. Правда, последние десятилетия она была не то чтобы "более всех прочих глядеть хочется", но хотя бы обозначала место. По крайней мере, Борис Петрович Розанов в первой половине тридцатых годов заходил еще, по его рассказам, в этот дом, уже полуразрушенный. Окна были выбиты, двери сорваны с петель, ветер гулял в анфиладах комнат, на полу валялись стекла и штукатурка. Но все же дом - стены, полы, крыша - был еще цел. Теперь от усадьбы не осталось никакого следа.
