Долгие часы за работой начали отзываться привычной запоздалой тяжестью, заполняющей голову. Какое уж тут просветление. И так происходило всегда. Он мог не поднимая головы и не замечая времени сидеть за делами и не чувствовать ни капли усталости, а потом, стоило отвлечься, и тогда, бывало раньше, бывало позже, но неизменно утомление давало о себе знать. Правда Даррена эта усталость страшила сверх, казалось бы, разумной меры. Обычно люди, переутомившиеся, да и просто уставшие, в течение дня, с радостью оказываются в любящих объятьях кровати и быстро засыпают. Для Даррена последствия были совсем иными. Стоило его голове коснуться подушки после изматывающего дня, как сознание тут же приободрялось — то ли в отместку, то ли катясь по инерции вниз, на глубину, куда добровольно никто не стал бы спускаться. Оживая, оно порождало худшие видения и фантазии, заставляя сердце биться чаще и яростнее, как будто его владелец физически пытался сбежать от кошмаров. Он мог часами метаться по подушке, заставляя себя карабкаться наверх, к свету, и думать о хорошем, буквально призывая или сон, или солнце прийти и спасти его.
Бессонница могла длиться часами, до самого рассвета, а иногда и дольше — порой она растягивалась на несколько дней. В качестве монстров под кроватью выступали мысли о будущем. Вернее всего одна мысль: пережить завтрашний день. Хотя на самом деле пережить нужно было эту ночь с мыслями о завтрашнем дне. Потому что как только придет утро, все будет иначе, все будет гораздо проще, и ночные метания станут далекими, ничего не значащими воспоминаниями. Но пока, до восхода солнца, впереди виделось лишь множество проблем, ждущих своего решения, на принятие которых он, чувствовал, был не способен. Некоторые из них обещали (или грозили) изменить его жизнь навсегда. Но он уговаривал себя не думать о них, пока они не столкнутся лицом к лицу и бежать будет уже некуда. Все еще может измениться. Решения могут быть приняты за него, проблемы могут изменить траекторию полета и приземлиться в другом месте, в чужой жизни. А завтра уже близко. И через него нужно пройти. Иногда это похоже на движение сквозь пламя. Тогда кажется, что дожить до вечера и не сойти с ума — уже достижение, большего требовать от себя нельзя.
И все это только для того, чтобы встретить еще одну ночь.
Но это была бы не самая страшная из ночей. Все могло бы быть намного хуже. Ведь были ночи, когда он кричал в пустоту, выл как раненый зверь и пытался вырвать сердце у себя из груди. Это были ночи, когда тьма полностью поглощала его, и все его естество молило о прекращении этих мук. В такие моменты его устроил бы любой исход. Даже смерть казалась привлекательней такой жизни.
