— М… да, — протянул Светлый. — На самом деле тебе ведь сильно повезло….
У меня в голове возникло дикое дежавю. Казалось, он должен сейчас сказать «мне снов вообще не снится, с тех пор как Я в Москву приехал». Но Светлый промолчал и не продолжил фразу, лишив меня возможности проверить свою догадку.
Я посмотрел на друга, его взгляд застыл, уткнувшись в стенку, а лицо искажалось в гримасе задумчивости. Ему что-то хотелось сказать, что-то важное, а может наоборот бредовое. Он не знал, пойму Я его слова или нет, нужно знать мне это или Я обойдусь. Поэтому он промолчал. Хлопнув меня по плечу, он сказал:
— Иди спать, завтра в универ, а мне… мне тоже чего-нибудь делать нужно будет.
* * *
— Я серьёзно! — мои слова доносились сквозь улыбку и полуночный мороз.
— Да не может такого быть, — смеялась в ответ она.
— Я клянусь тебе! Я кидаю этот камушек в дырку, а он обратно вылетает и мне по лбу, — Я щёлкнул себя по месту, куда когда-то попал камень. — Я сам офигел. Испугался и домой побежал. Больше Я к этой дырке в земле не подходил.
— А чего испугался? — смех в нашем разговоре начал подтаивать, и Ася крепче сжала мою руку.
— Ну, так маленький был… не знаю. Ну, вот представь, ты кидаешь камень в колодец, в чёрный-чёрный, что дна не видно, а этот камень тебе обратно в лоб вылетает. Разве бы ты не испугалась?
— Неа, — ответила она.
— Врёшь, — с ехидством сказал Я.
— Вру, — с улыбкой ответила Ася.
Сухая, морозная пустота парка ловила наши слова и превращала их в молчание. Ни ветра, ни снега, ни эха. Тишина московских парков — это когда нет никаких звуков, помимо гула далёко проносящихся машин.
Мы должны были доехать, а потом и пойти до дверей старого общежития. Старого пропахшего запахом многих тысяч душ. Я чувствовал его, тяжёлый и в тоже время тёплый шум множеств голосов. Жить с ним можно было, только приняв его полностью, и став частью общего монотонного течения, даже не течения, а скорее болота. Стоило, правда, признать это болото своим врагом, как жить в общежитии становилось невозможно. Общая кухня, ванная, туалет, всё становилось отвратительным, заляпанным грязными касаниями бюджетных студентов и членов малоимущих семей.
Но при всей своей развитости мышления, Ася позволяла себе не думать о чужих руках касавшихся раковины, в которой она умывалась каждое утро, как не думала о чужих глазах, касающихся её груди через экраны мониторов.
Когда мне было четырнадцать, у меня был товарищ, его звали Филипп. Он был очень одарённым парнем, разум его выходил за грани моего понимания, и Я им восхищался. Позже, правда, мы с ним сильно поругались и больше никогда не общались, но поначалу неплохо ладили. Как-то он мне сказал: «Я бы очень хотел пообщаться со шлюхой, нормально, по-человечески. Представляешь женщину, для которой её тело уже не есть „табу“, для которой секс, это просто заработок и ничего более». Сказал он мне это, кажется, будучи под накуркой, но, чёрт побери, он был прав.
