Через некоторое время все чаще выключался свет, начали течь медляки. Я утаскивал в темноту Дану, с каждым па (топтание на месте с ноги на ногу) прижимался все ближе, вскоре чувствовал каждый изгиб её тела: грудь, живот, бедра. Мы были порядочно выпившие, начали целоваться. Меня не стало. Я куда-то провалился. Растворился в ней. В чувство меня привел прямой удар в нос.
Я теряю равновесие. Падаю. Кто-то визжит в темноте. Включается свет.
Батизад стоит надо мной.
— Тварь, я тебя предупреждал. Держись от неё подальше.
— Пошел в жопу, урод!
Удар ногой в голову. Вспышка — по воздуху очень медленно летят кровавые пузыри. Падают на пол — лопаются.
Меня поднимают. Батизада скручивают, и под дружное улюлюканье все вместе идем по пустым и темным коридорам школы, спускаемся по лестнице, выбиваем дверь, идем на футбольное поле. Как и были в тонких потных рубашечках под мокрый снег.
Батизад скалится:
— Тебе не жить, урод!
Я сплевываю кровь. Мне ни хрена не больно и страха нет. Под боком Айвары: Большой и Маленький — если что, его запинают. На остальное — мне посрать.
Батизад крупнее меня, видны бугры бицепсов. Максимум на что я могу рассчитывать, успеть ему разбить глаз, если не мешкать и бить сразу.
Поэтому не размышляю, как только меня отпускают, лечу, словно мотылек на свет — прямиком на его нахальную ухмылку. Распрямляю зажатую в кулак руку в продолжение движения тела и бью.
Глаз вылетает у него из глазницы и падает в талое собачье говно. Что-то вспыхивает. Батизад начинает искриться из него летят пружины, в три секунды он разваливается на части. Кто-то подходит к нему, трогает ногой:
— Ребзя, это киборг!!!
Тут же я получаю ответный удар под дых. Не время фантазиям. От моего удара Батизад только дернулся и еще больше оскалился.
— Ну что щенок, хочешь драки! Её получишь!
Дальше не интересно…
Когда меня привели в чувство, я, постанывая, поднимаясь из лужи, весь грязный, только и нашелся, что сказать:
— Чуваки, надо бухнуть.
В тот вечер мы пьянствовали в каком-то подъезде с Витюхой и Айварами, а потом еще поиграли в баскетбол.
А Дана? Наверное, домой ушла, не помню…
На следующий день ужасно болела голова, нос был заклеен пластырем, под глазами фонари. За окном солнце. Его лучи грели лицо.
Я лежал и рассматривал трещину на потолке. Какой все это будет иметь смысл, если, к примеру, эта трещинка вдруг зазмеится, разрастаясь, и толстый пласт штукатурки обрушится на меня и погребет под собой, вздымая клубы пыли и белила…
