Он поглядел на дядю и как-то обреченно продолжил:
– Ничего, кроме любви к вам! А потому умоляю вас сделать меня счастливейшим человеком во всем мире! И согласиться… – голос вновь сорвался, а взгляд сделался до того жалобным, что Брунгильда даже посочувствовала.
Ей-то что? Замуж?
Все выходят. Она уже и привыкла-то к подобной мысли. А он? Небось, не привык. Может, у него другая на сердце этом, чего бы он там ни плел. Но опять же, мог бы сказать дядюшке, чтоб не неволил.
Или решимости не хватило?
Плохо.
Хуже слабого мужа только слабый корабль.
– Согласиться, – повторил он жалобно. – Стать… моей… ж-ж-ж… женой!
Брунгильда шагнула вперед, готовая вложить руку – если это надо, чтобы все выжили, что ж, она выйдет замуж и за это недоразумение – но тут раздался хриплый вопль.
И в окно влетела черная птица.
Влетела, затрясла крыльями и опустилась аккурат на белый парик жениха. Тот икнул и замер, сам побелев, сроднившись цветом с париком. Птица оказалась огромной.
Ворон?
У бабушки долго ворон жил и покинул острова после того, как не стало Хельмгар Медвежьей лапы. И Ворон говорил, что он унес душу бабки к богам.
Этот был крупнее.
И чернее.
Его перья отливали глянцем. Огромный клюв выглядел способным и доспех пробить, не то, что парик. Черные глаза поблескивали и в них Брунгильде привиделась тень разума. Разве возможно подобное?
– Хр-ра! – сказал ворон, примеряясь к голове.
– Ой… снимите его. П-пожалуйста, – просипел жених. И его стало еще жальче. Брунгильда протянула руку и сказала, ни на мгновенье не сомневаясь в том, что будет поняла.
– Иди сюда. Я тебя угощу, – в кармане остался еще кусок вяленой рыбы, каменной, но все же.
Ворон подпрыгнул и, взмахнув крыльями, перелетел на руку. Когти его впились в кожу, а голова повернулась. От угощения он отказался, но протянул лапу, на которой сияло серебром кольцо.
И письмо, к нему прикрепленное.
– Благодарю тебя, посланник, – Брунгильда осторожно сняла письмо. – Ты останешься ждать ответа?
Ворон хохотнул совсем уж по-человечески и произнес:
– Ждем!
А потом подпрыгнул. И жесткие перья мазнули по лицу, птица же поднялась, сделала круг под потолком и убралась в открытое окно.
– Вы… – Брунгильда вдруг почувствовала руки на руках. – Вы в порядке? Он вас не ранил?
Жених?
Надо же.
Бледный и мелкий, и трясется весь, а разглядывает с беспокойством и даже вполне искренним. И страшно ему, это чувствуется.
– У вас кровь! – он вытащил белоснежный платок и приложил к запястью. Платок был кружевным и тоже, как жених, пах цветами. – Присядьте.
